– Что ты хочешь этим сказать, бездельник?
– Если ты сделаешь, что задумал, то вместо одного дурачка станет двое.
– Выходит, по-твоему, я допущу несправедливость? Признайся, негодяй, ты опять выдумал какую-то каверзу?
– Каверза – стезя хитрецов, а бедный Полет всего лишь глупец. Но и глупец однажды может принести пользу.
– Кому же, своему королю?
– Или его брату.
– А, ты уже готов веселить своими дурацкими шутками не только меня, но и Ноэля?
– На сей раз это будет не шутка, Генрих, ибо весть моя вызовет не только улыбку, но и радость…
– Радость? Ого, что-то новое. Обычно от твоих шуток краснеют и хмурят лбы.
– Почему ты всегда меня перебиваешь, Генрих? Это неучтиво. Я принес хорошее известие для твоего брата, а ты мне и рта не даешь раскрыть. Мало того, собрался выпороть. Ты ведешь себя как Нарцисс
[35] и рискуешь уподобиться Калигуле
[36].
– Нет, Полет, но знай, единственной радостью для моего брата явится его встреча с матерью, которую он безуспешно пытается найти.
Полет сосредоточенно стал ковырять пальцем в носу.
– Генрих, что ты скажешь человеку, который найдет эту женщину и приведет ее во дворец? На твоем месте я от души похвалил бы его и сделал ему хороший подарок.
– Я подарил бы этому человеку лучшего коня из своей конюшни. Ты ведь знаешь, какие у меня прекрасные венгерские жеребцы!
– Черт возьми, зачем мне конь? – пробормотал шут, почесывая затылок. Потом бросил на короля хитрый взгляд: – Братец, а не поменяешь ли коня на пару больших золотых монет?
– Разумеется, но зачем?
– Мы с Липертой и Вией заказали бы роскошный ужин в одном знакомом мне кабачке.
– Кто такая Вия? О ком ты?
– Она мать того рыцаря, о котором мы с тобой ведем беседу.
– Как, Полет, – встряхнул король шута за плечи, – ты знаешь, где его мать? Ты нашел ее? Да отвечай же мне, приспешник Люцифера, отчего ты молчишь?
– Ты так тряс меня, куманек, что я чуть не потерял свой язык. Где же мне было отвечать, если я держал его зубами, чтобы он не улетел?
– Где эта женщина, Полет, ты догадался ее привести? Ну, говори же, где она?
– В молельне, мой Генрих. Она ждет тебя. А потом ты сам приведешь к ней ее сына.
– Черт побери! – воскликнул король. – А ты не врешь мне? Что если это одна из твоих глупых выходок? Но знай, вследствие этого твоя спина понесет справедливое наказание.
– Полет, конечно, дурачок, это всем известно, – ответил на это шут, – но даже он понимает, какими вещами не следует шутить. Ступай, Генрих, не томи больше мать нашего рыцаря. И не обессудь: она отнюдь не в праздничных одеждах.
С улыбкой кивнув в ответ и дружески хлопнув шута по плечу, Генрих быстрым шагом направился в молельню. А Полет, почесывая лоб и глядя ему вслед, с сожалением произнес:
– Ты и вправду без ума, фигляр: попросил две золотые монеты. Эх, надо было замахнуться на целую горсть. Клянусь своими бубенцами, братец не посмел бы отказать своему шуту.
К нему подошли двое, вооруженные мечами, в кольчатой броне с продолговатыми пластинами, в заостренных шлемах с затыльниками и наносниками, металлических перчатках и чулках.
– Что происходит, Полет? – спросил Ноэль. – Куда отправился король? Он мечтал выступить судьей на турнире.
– Его задерживают дела, но он скоро вернется за тобой, рыцарь, – поклонился шут, сдернув с головы колпак.
– За мной? Зачем я понадобился государю?
– Ты скоро узнаешь, брат, а пока разрешаю тебе снять с себя доспехи. В них тебе не будет нужды в ближайшее время. Ты, сестра, можешь последовать его примеру. Вряд ли твой брат не захочет разделить свою радость с тобой.
Оба рыцаря переглянулись.
Агнес присела на корточки, сдвинула брови:
– Полет, какого черта ты тут наплел? Турнир сейчас начнется. Какая радость ожидает Ноэля, если он снимет доспехи?
– Его ожидает другой турнир, где не надо махать мечом. Ему понадобятся лишь уши, глаза и крепкое сердце.
– Сердце? И, похоже, его копье? – еще больше нахмурилась Агнес. – Так, так. Догадываюсь, речь идет о женщине, верно? И ты, греховодник, взял на себя роль посланца, которые принес моему брату весточку от фрейлейн Гертруды? Признайся, так? Это она тебя послала?
И Агнес, схватив шута за шиворот, легонько приподняла его от пола.
– Да нет же, нет, госпожа! Отпусти меня, или я задохнусь! – взмолился шут. – И что сегодня за день такой: всем охота схватить меня за ворот! Первым был Генрих, теперь вот ты собралась вытряхнуть меня из моего кафтана.
– Тогда говори, что ты задумал, – смилостивилась дочь аббатисы, отпуская шута. – И посмей только сказать, что здесь не замешана женщина.
– Я и не собираюсь тебе возражать, потому что это правда…
– Ага, я же говорила! Отвечай, где она назначила встречу моему брату? Сейчас же пойду и сверну шею этой долговязой сороке!
– Помилуй, девочка, сорока здесь совершенно ни при чем, пожалей ее, ведь она так молода. И потом, где ты видела долговязых сорок? А, ты имеешь в виду ее длинный хвост? Тогда понятно. Но нам нет до нее никакого дела. Речь идет о старой, совсем старой птице. Ее уже не волнует весна, ибо в жилах ее не бурлит кровь; она не заглядывается на молодых самцов, потому что их зов не вызывает в ней ответного чувства. Ей остается одно – искать покоя, вспоминая о давно ушедших временах своей молодости.
– Боже, да это настоящая развалина! – рассмеялась Агнес. – И ты хочешь повести Ноэля к ней? Но что надо ей от моего брата?
– Об этом ему скажет братец Генрих, – снова низко склонил голову шут, на этот раз перед королем.
– Сними свои доспехи, Ноэль, – сказал Генрих, подходя и загадочно улыбаясь, – я поведу тебя туда, где они тебе не понадобятся.
Ноэль, не рассуждая, выполнил приказ, и они направились в ту половину дворца, где находилась молельня.
Шут, приплясывая, побежал за ними.
Агнес молча, со злостью глядела им вслед, до боли в пальцах сжимая рукоять меча. Когда они скрылись, она в ярости взмахнула клинком; стоявший вблизи стул разлетелся на куски.
Вия с трепетом глядела на дверь. Она уже вознесла подобающие случаю молитвы, поговорила со святыми, простерлась ниц у изваяния Христа, принимающего муки, и возблагодарила Пречистую Деву за то, что она помогла ей найти сына. Она часто молилась ей, прося помочь, она возлагала на Богоматерь свои надежды, уповая на то, что Царица Небесная не может не внять ее мольбам, которые слышит от матери, такой же, как и она сама. И та услышала, простерла свою всевластную длань, позволив ей найти сына. Она испытала страдание, ее сердце подверглось жесточайшей боли, когда она увидела своего сына на кресте. Теперь она молвила: «Надейся, сестра, вверь себя Богу, ибо сказал Он: «Тем, кто любит Меня и соблюдает мои заповеди, Я творю милость».
