Вскоре сгустились сумерки, за ними пала на землю долгая зимняя ночь. Утром, едва горизонт окрасился лиловым, войско было на ногах. Рим уже близко, рукой подать. И вот он, наконец, некогда город императоров, сердце Империи, а ныне столица с грозным главой христианства – папой, преемником Христа на земле. Уже показались вдали купола соборов, колокольни, крыши дворцов и храмов античных богов, как из-за поворота дороги, скрытого от глаз крутым склоном холма, показался человек верхом на муле. На голове его – что-то похожее на тиару. Сам папа Григорий! Но не один, с ним епископ и клирик.
Когда расстояние сократилось до минимума, папа остановил мула и, не дожидаясь, пока припадут к его стопам, спешился и торопливо подошел к всаднику, увенчанному короной.
– Король Генрих, ведь это ты! – воскликнул он. – Хвала Создателю, я успел, потом было бы поздно.
Генрих понял, кто перед ним, тем не менее, остался в седле. Этот, что стоит в двух шагах от морды его коня и заискивающе смотрит в глаза, не есть римский первосвященник, а всего лишь торговец, выгодно купивший дорогой товар. Благочестием, делами веры тут и не пахнет.
– Король Генрих, – в голосе человека на дороге послышались нотки удивления, – ты, что же, не видишь, кто перед тобой? Почему ты смотришь на меня, как на врага? Ведь я Григорий Шестой, и я сам пришел к тебе, как послушный сын к своему отцу.
– Зачем? – коротко и холодно бросил монарх.
Человек продолжал торопливо и уже жалобным голосом:
– Я наместник апостола Петра, а они подняли восстание и выгнали меня из дворца, как простого монаха. А ведь я хотел людям только добра, молился о них, отлучал от церкви неугодных. Помоги же мне, король, одолеть моих врагов, а я за это, как только попадем во дворец, сделаю тебя императором.
И снова Генрих жестко сказал, как отрезал:
– Это может сделать лишь папа.
– Но ведь я же… – глупо заулыбался человек, подходя ближе, чуть не к самому стремени, – я и есть папа!
– Это он – Григорий! – воскликнул священник, указывая на него вытянутым пальцем. – Он, душегуб!
Вперед выехал граф, плюнул Григорию под ноги.
– Это тот самый жулик, что купил престол у другого такого же пройдохи, – сказал он Генриху. – Будь моя воля, я снес бы ему голову тут же, не сходя с места, но ты король, тебе решать. Ныне все в твоей воле, ибо без руки германского короля, похоже, не быть порядку на землях Италии.
– Не слушай их, король! – взмолился человек. – Они просто хотят меня убрать, чтобы посадить на трон другого, своего, из их клана. Но народ выбрал меня, я – римский папа!
– Ты самозванец! Папу выбирает совет епископов и кардиналов. Кто выбирал тебя? Те негодяи, карманы которых ты набил монетами?
– Я сделал это нарочно, ибо не было другого выхода. Ни один из первосвященников не думает о реформе, а я проведу ее в жизнь, перестрою Римскую церковь! Мною сделаны уже к этому первые шаги…
– … которыми ты рассчитывал окупить расходы на покупку места первосвященника? Для этого ты опустошаешь земли, разоряешь знать и казнишь непокорных! Для этого грабишь церкви и монастыри Европы, лишая денежного запаса королевскую казну всех государств, до которых достает твоя рука! Это ты называешь «первыми шагами по наведению порядка в церковном мире»? Ты будешь взят под стражу и судим мною, бывший римский священник.
– Но я папа! Ты не имеешь права, король… Я буду жаловаться!
– Кому? Господу Богу? Боюсь, он не услышит тебя, ибо ты стал папой, поправ канонические законы возведения на трон. Стража! – крикнул Генрих и вытянул руку, указывая на бледного, с трясущимися губами, Григория. – Взять этого человека и заковать в железо! В повозку его, на холодный щит! Жаль, нет клетки, народ поглядел бы на священника, продавшего душу дьяволу.
– Что же со мной будет?.. – завопил незадачливый папа, пытаясь вырваться от солдат. – Пощади, король, ведь я ни в чем не виноват, это всё они!..
– Твою участь, жалкий монах, решит суд. И благодари бога, если до того времени мне не придет охота отрубить тебе голову и насадить ее на кол в назидание другим. А теперь в Латеран! Срубим три остальные головы гидры!
Подъехав утром 15 декабря к замку Святого Ангела, войско переправилось через Тибр по мосту Нерона и вошло в город через северо-западные ворота, которые открыл народ, перебив стражу. Генрих въехал в Рим на белом в яблоках коне как триумфатор, под крики сапожников, кожевенников, ткачей и столяров, приветствовавших его. Они знали, что он идет к ним, и верили: германский король несет им великие перемены, с его приходом падет бесправие, гнет, высохнут слезы на лицах матерей и жен, уйдет в прошлое нищета и наступят лучшие времена. Он германец, король другого народа, но они рады ему. Кому же еще навести порядок в городе и самом дворце? Как жить дальше, если нельзя выйти из дому без риска быть ограбленным, избитым или убитым даже средь бела дня! А всё эти графы – Тускулумские и Кресченци! Никак не поделят власть и сажают на святой престол одного за другим откровенных подлецов, каждый из которых стремится перещеголять предшественника в грабежах и терроре населения. Но теперь этому конец. Пришел их освободитель, их король, которого они знали, им казалось, уже много лет. И люди, шумно выражая свой восторг, шли рядом с Генрихом, провожая его, показывая дорогу к ненавистному дворцу, где на престоле сидел все тот же негодяй, взращенный Тускулумским семейством.
– Скорее, король, дай им! Дай хорошего пинка под зад! – кричали римляне, раздирая глотки.
– Мы любим тебя, король! Мы ждали! Дай нам свободу! – выкрикивали из толпы их жены, матери, сестры.
– Мы с тобой, Генрих, знай это! – махали шапками торговцы с рыбного, мясного и хлебного рынков. – Мы за тебя! Дай нам своего папу – умного, честного, любящего Христа!
Так прошло войско, сопровождаемое горожанами и крестьянами, мимо терм Нерона, театра Помпея, мимо Форума, Большого цирка, Колизея и остановилось у ворот св. Иоанна, ведущих в Латеранский дворец. Через весь город прошел германский король, не встретив ни одного солдата, и не удивился, что ворота были раскрыты настежь. Прямо перед ним высилась громада дворца – с мраморными колоннами, аркадой с массивными капителями, с огромным фронтоном над всем этим, в глубине которого видны рельефные изображения диковинных зверей и людей с головами львов и собак. Перед порталом ступени, сколько – сразу не сосчитать, а сам дворец окружен зубчатыми башнями и остроконечными колокольнями.
Генрих, восседая на своем жеребце, остановился в пяти актах
[48] от портала. Его окружили ремесленники, крестьяне и монахи; за их спинами теснились остальные.
– Скажи слово народу, государь, – поклонились королю монахи, – ведь он столько ждал тебя, вознося молитвы тайком, дома, а не в разграбленных и оскверненных храмах. Он верит: рука Господа направила тебя, как миропомазанника. Что сказал тебе Господь с небес, поведай! Как повелел поступить?
