Генрих оглядел море голов, застывших в молчании. Отовсюду на него были устремлены взоры, искрящиеся надеждой, выражающие немую мольбу. И он сказал им, этим простым людям, ждущим от него, как от мессии, чуда:
– Граждане Рима! Братья и сестры мои во Христе! Долго терпели вы тиранию не святых отцов, а пособников дьявола, покуда не явился мне Господь и не сказал, указав рукой своей на юг: «Негоже тебе, король, бездействовать, тогда как у престола Господня мучают и убивают верующих во славу Христа. Возьми же в руки меч и накажи виновных, и будет это угодно небесам и народу божьему, который пойдешь освобождать от тирании». Так сказал мне Господь, ибо могу, как Моисей и Самуил, беседовать с ним. И указал он мне на епископа, коего повелел поставить над вами верховным пастырем, усадив на трон первосвященника. Вот этот человек! Бог дает вам его поводырем в Царство Небесное!
С этими словами король указал на Суитгера, восседавшего на муле по правую руку от него. И народ, запуганный, забитый, уставший от бесчинств, услышав такие слова, упал на колени перед епископом и склонил головы. Тот беспомощно поглядел на Генриха: что же ему делать? Да и чего они вдруг, ведь не папа еще, а они перед ним – лицами в пыль. И тут, вставая с колен, народ заревел на все голоса:
– Слава епископу! Слава императору! Слава!!!
– Я пока не император, а только король, – поднял руку Генрих. – Но скоро собор, а после него…
– Слава государю императору! – ревела площадь разноголосостью, не давая королю договорить. – Да сгинут проклятые графы! Да очистится престол святого Петра! Конец теперь беззакониям и отлучениям!
При последних словах Генрих нахмурился, переглянулся с епископом.
– О каких отлучениях вы говорите? – крикнул он в толпу.
Вперед вышел монах. Громко сказал:
– Совсем потеряли папы совесть, отлучают всех и каждого, кого захотят. Нашего аббата, к примеру. Он не пустил солдат грабить монастырь, долго держал оборону, а они ему за это – анафему!
– Кто это – они?
– Четыре папы. Один – Сильвестр – два раза садился на трон; теперь, узнав, что сюда идет германский король, заперся в церкви Святого Иоанна. Другой – Иоанн – купил трон у Бенедикта, а потом бежал, ибо Сильвестр напал на него с бандой разбойников и заключенных, которых он освободил.
– Где же он сейчас?
– В церкви Святой Марии. Не выходит оттуда. Эта троица продала трон четвертому папе – еще одному негодяю, который назвался Григорием Шестым. Он тоже бежал, узнав о тебе, король, и где он теперь, лишь Богу ведомо.
Генрих покосился на телегу, где ни жив ни мертв, укрывшись промеж щитов, лежал, бледнее восковой свечи, незадачливый папа Григорий.
– Нынче в кресле, стало быть, Бенедикт? – спросил Генрих монаха.
– Он, антихрист. Первый из негодяев. Самое мерзкое животное. Как понтифик – абсолютный невежда, да и епископы, что при нем, далеки от духовности. Ему бы тоже скрыться, исчезнуть с глаз, но он сидит себе на троне, будто ни при чем. Родичи, графы Тускулумские посадили его туда, от них, похоже, он и ждет помощи. Да только что-то не видно этих вельмож, прячут гнусные хари свои от народа.
– Выходит, теперь Бенедикт раздает проклятия?
– Он превзошел в этом своих собратьев. После аббата отлучил от церкви целую деревню. Потом замахнулся на женский монастырь в Регенсбурге. Одна из монахинь услыхала от настоятельницы нечто противное учению Церкви и доложила папе. Тот собирается предать аббатису анафеме…
И вдруг монах в страхе попятился, схватившись за распятие. Какой-то рыцарь вздыбил коня прямо у него перед носом и громко вскричал, перегнувшись с седла:
– Что ты сказал, монах! Повтори, что ты сказал! Папа хочет наложить проклятие на аббатису регенсбургского монастыря?!
– Да, дочь моя, – распознав во всаднике женщину, пролепетал монах, дрожа в испуге.
– Этот щенок мечтает отлучить от церкви мою мать?!
И Агнес резко дернула повод вправо, в сторону портала дворца. Монах успел увернуться, но споткнулся и упал, а Агнес, вонзив шпоры в бока лошади, бросилась к дворцу, крикнув напоследок:
– Подонок! Шкуру с него спущу!
Следом за сестрой поскакал Ноэль. Генрих поглядел на них, покачав головой, потом кивнул своим солдатам. Те немедленно тронули коней. Король направился за ними.
Агнес тем временем, погоняя лошадь и рыча, точно пес, готовый тотчас пустить в ход смертоносные клыки, одним махом взлетела по ступеням к порталу. У дверей стояли два воина с алебардами. Увидев всадницу, немедля скрестили древки, но она, соскочив с коня, взяла обоих за шиворот и отшвырнула в стороны, словно котят. Те, выронив оружие, покатились вниз, считая ступеньки.
– Ублюдок! Ты за все мне ответишь! – гремела Агнес, распахивая двери дворца и врываясь вовнутрь.
Присутствующие недоуменно воззрились на нее, пятясь, шарахаясь в стороны, крестясь. Она окинула их мимолетным взглядом: клирики, епископы, светские люди, их пажи. Ближе всех оказался какой-то аббат. Агнес схватила его за руку повыше локтя:
– Веди к папе!
Аббат вскричал и побледнел. Попытался вырваться, да не тут-то было. От боли глаза полезли из орбит. Поглядев на него, Агнес отпустила руку:
– Ну! Живей, святоша!
Аббат сжался, присел, руки потянулись к ушам: точно в набат ударили у него над головой. Рыцарь, подождав, потянул из ножен меч. Аббат наспех перекрестился и торопливо засеменил по коридору, без конца оборачиваясь, кидая испуганные взгляды то на грозного рыцаря, то на его меч. Им пытались преградить путь, но прямо перед лицами устрашающе сверкнуло широкое лезвие меча.
– Прочь с дороги! – крикнул другой рыцарь, догнавший Агнес. – Норманны не любят шутить, клянусь мечом нашего славного предка!
Какой-то солдат все же замахнулся алебардой; Ноэль тотчас рассек его надвое, словно перед ним положили на стол спелую тыкву.
Это было неслыханно! В папском дворце запрещалось обнажать оружие, тем более, предавать смерти. Но ничто не могло остановить потомков герцога Ричарда, и никто уже не решался им препятствовать. Оба меча сеяли смерть, а она не любит рассуждать, собирая свой страшный урожай.
Но вот еще двери, ведут в какой-то зал. Заперты. Перед ними стража. Копья наперевес, острия нацелены прямо в грудь огромному рыцарю, который остановился перед ними в недоумении. Но оно длилось недолго. Подняв визжащего аббата, Агнес швырнула его прямо на эти копья, потом схватила обоих стражников, стукнула их лбами и отбросила в стороны. Один уже не поднялся; второй вскочил и схватился за алебарду, но Ноэль пронзил его мечом насквозь.
Агнес раскрыла двери. Огромный зал, и в глубине его, на возвышении – трон с золотым крестом; на троне человек сидит недвижно, напрягшись, вцепившись пальцами рук в подлокотники. На голове человека – тиара, сам облачен в роскошное золоченое одеяние с разноцветными каменьями на оплечьях, груди, оборках рукавов и подола. Слева и справа – епископы и кардиналы в туницеллах
[49], фелонях
[50], митрах и шапочках. У каждого в руке – жезл с верхним концом из слоновой кости в виде змеи. Глаза у епископов широко раскрыты, на лицах недоумение, неподдельный страх.
