Вид монаха был жалок: ряса разорвана, посох сломан, исчезли нательный крест и котомка с носильными вещами и пропитанием. Кроме того, ему разбили в кровь лицо и повредили плечо: он тихо постанывал, с гримасой муки поглаживая предплечье, сгибая и разгибая руку в локте, потом осторожно приподымая ее и вновь опуская.
– Кто ты, и почему эти люди напали на тебя? – спросил Ноэль, в то время как Агнес вместе с саксонцем оказывала раненому посильную помощь. – Разве у франков принято нападать на монахов?
Услышав иноземный говор, незнакомец коротко кивнул, словно соглашаясь со своей догадкой. Потом произнес на франкском языке с наречием, свойственным жителям Бургундии:
– Меня зовут Рауль Безбородый, я младший сын барона де Глабер.
– Почему же ты без бороды в отличие от многих твоих собратьев?
– В уставе святого Бенедикта об этом ничего не сказано, а я не люблю выбирать из бороды крошки, – был исчерпывающий ответ.
– Ты, стало быть, без башни
[53], как у старшего брата? – поинтересовалась Агнес, смазывая бальзамом раны на лице монаха.
– Удел мой – обычный у младших сыновей дворянских семей, – отвечал тот. – Наш замок в Бургундии, близ графства Невер, там же и монастырь, который после долгих лет служения Богу я решил оставить. Выполнив святой обряд и снискав благословение настоятеля, я покинул обитель и принялся странствовать. Пишу свои скрижали, только не на библейских каменных досках, а на пергаменте, и не заповеди туда заношу, а события, коих был очевидцем.
– Что руководит тобою при этом, какова цель у тебя? – спросил Ноэль.
– Познание Промысла Божьего, что движет людской историей, – все так же коротко отвечал монах.
– И что же, понял что-нибудь? Научили тебя люди? Познал ли Промысел Божий, каков он есть?
– Ты об этих, сын мой? – указал монах рукой в ту сторону, куда ускакали всадники. – Полно, не стоит и говорить. Еретики, безбожники, вот и напали. Думали поживиться, а потом решили позабавиться, споря, кто первым снесет мне голову.
– Что же не помог тебе Господь? Ведь вы, монахи, беседуете с Богом, – прищурилась Агнес. – Многие дорого дали бы за то, чтобы увидеть Создателя и поговорить с ним, но, согласно уставу, лишь смиренной душе, не думающей о богатстве, являет себя Бог.
Монах, с удивлением воззрившись на дочь аббатисы, не нашел что возразить. А она продолжала, глядя на него и то, что осталось от его посоха:
– Надолго запомнишь урок милости божьей, ведь ты, сдается мне, остался гол как сокол, даже костыль твой – и тот сломан. А в котомке, наверное, было все твое богатство. Кто станет кормить тебя в харчевне, когда ты зайдешь туда в поисках хлеба насущного? А твои раны? Кто впоследствии позаботится о них?
Подняв голову и отрешенно глядя в пустоту, словно видя перед собой строгого настоятеля, которому надлежало отвечать урок, Рауль Глабер со стоическим видом изрек:
– Какое дело монаху до преходящих и тленных земных благ, если он посвятил себя служению Господу, что есть высшее благо на земле? Мирские законы развращают и губят душу; они неведомы ему, ибо он дал обеты целомудрия и повиновения. Что же до здоровья, то, как сказал Иисус, «хворый и горемычный, имея в сердце своем веру в Меня, будут вознаграждены сторицей в жизни вечной».
Агнес поморщилась:
– Глупый монах! Ты что же, собираешься перейти ко второй жизни, на этот раз бессмертной? Зачем она тебе, если у тебя не будет тела? Да и как можно верить в эти глупые сказки?
Не глядя на нее и словно продолжая беседовать с невидимым аббатом, монах смиренно молвил:
– И сказал Иисус: «Истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Меня, если и умрет, оживет, обретя жизнь вечную». – Он перевел взгляд на Агнес и продолжал: – Твои же помыслы, сын мой, далеки от благочестия. Много похожих довелось видеть мне в долгих странствиях, и никого, как ни пытался, не удалось к вящему огорчению наставить на путь истинный. Однако не устану твердить, и тебя прошу запомнить слова мои, ибо греховность таят твои речи: «главное у мирян – при всяком деле доброе намерение иметь». «Каждый творит добро в меру сил своих, и да светит делами такими между малыми и большими звездами». Догадываюсь, сии изречения вам слышать не впервой, храбрые рыцари, коли спасли вы слугу Божьего от лихих людей, и рад тому. Теперь смиренно прошу вас обоих, сделав одно доброе дело, совершить и другое: отвезти меня в Божий дом, где брат мой, слуга Господа, позаботится обо мне. Рука моя ноет, а ведь ей предстоит много писать о том, что видел я на этой грешной земле.
– Успеешь еще к своим попам, а пока не разделишь ли с нами трапезу? – предложил Ноэль. – Признаться, мы порядком голодны, да и ты, похоже, не одну милю уже отмахал с пустым желудком. К тому же неизвестно, найдем ли мы вскорости священника, причетника или другое духовное лицо, близкое тебе по духу. Нам не знакомы здешние места, поскольку мы идем из Германии.
Рауль Глабер понимающе кивнул:
– То-то я гляжу, не похожи вы на франков. Они не странствуют, спят в замках да воюют друг с другом, а если и выезжают куда-то, то с солидной охраной. Неспокойная наша земля, никак не прекратятся на ней грабительские войны. – Монах тяжело вздохнул. – А ведь это грех. Епископы призывают гнев Божий на головы грешников, нарушающих дни перемирия, но им все нипочем. Никто не боится кары Божьей после тысячелетия страстей Господних.
Пока монах этаким образом сетовал на нравы, попутно бормоча молитвы, Агнес поманила крестьян. Сама тем временем вытащила из походной сумки и разложила на прошлогодней траве нехитрую снедь: вяленое мясо, сыр, оладьи, вино в медном сосуде, напоминающем флягу.
С аппетитом, не забыв перед началом трапезы прочесть короткую молитву, принялись за еду. Когда с этим было покончено. Агнес спросила, вытирая руки о штаны:
– Ты, Рауль Глабер, по-видимому, бенедиктинец, сторонник клюнийского движения?
Взгляд монаха застыл на ее лице:
– Из чего заключаешь это, сын мой?
– Черная ряса. Иного цвета вы не признаете. А с приором, пожалуй, ты на короткой ноге.
Собеседник помедлил, покосился, повернув голову:
– А об этом кто тебе сказал?
– Твой посох. Ведь это приор подарил его тебе.
Брови монаха дружно подпрыгнули, изогнулись домиком:
– Как догадался?
– Верхний конец посоха загибается внутрь. Таков жезл настоятеля.
– А епископа, к примеру?
– У того смотрит кверху.
– Верно, – прищурился монах и уже по-новому, с нескрываемым интересом стал смотреть на дочь аббатисы. – Откуда тебе известно? Об этом знают только священнослужители.
– Мне известно не только это, но еще и то, например, что клюнийские монахи борются против симонии. Что думаешь об этом ты сам?
