Рауль Безбородый подумал, прежде чем ответить. Потом, заметно повеселев после трапезы, заговорил:
– Слышал я, купля-продажа церковных должностей процветает не только в Германии, но и по всей Италии, даже в Латеране. Сие бедствие и у франков приняло невиданные размахи, однако здесь это выглядит по-иному. Государи дарят должность или сан своим фаворитам, ибо получили от них когда-то в дар немалое подношение, скажем, хорошую любовницу или святую реликвию. Но чаще имеют место родственные отношения: правитель дарит замок или доходное место своему племяннику, кузену или зятю. Поэтому наша симония в отличие от вашей, скорее, семейная.
– Не выгораживай своих соплеменников, Глабер, – проговорил Ноэль. – Такой торг идет повсюду и Франция не исключение, хотя, признаюсь, Рим в этом отношении не уступит никому. Мы были там. Не поверишь, они торгуют даже престолом апостола Петра.
– Знаю, – кивнул монах. – Слух о том, как ваш король сбросил с трона трех пап и усадил туда германского епископа – поговаривают, своего родственника – прокатился по всей Франции. Еще говорят, какой-то рыцарь поднял папу Бенедикта за ногу и целый день держал его вниз головой, пока у того не лопнули глаза.
– Ну, это уже сказки, – убежденно возразила Агнес, переглянувшись с братом. – Люди преувеличивают. Такое под силу разве что Гераклу или Полифему.
– Теперь Генрих Третий стал императором, как и его отец, – продолжал Рауль Глабер. – Говорят, он перевалил через Альпы с огромной армией, а теперь ездит по Италии, наводя свои порядки. Вряд ли с ним всё войско, часть его, полагаю, он распустил. Любопытно было бы узнать, куда отправились его воины; не думаю, что все разбежались по своим замкам. Вот вы, например, вздумали путешествовать по Франции. Что побудило вас к этому? Захотели посмотреть, как живут франки?
– Не совсем так, – ответил ему Ноэль. – В этой земле, близ Парижа, могила нашего деда, сына герцога Ричарда Первого. Он был добрым воином, многие помнят его подвиги, ведь он часто сражался на стороне вашего короля Роберта, которому приходился троюродным братом. Его звали Можер. Не слышал ли ты что-нибудь о нем?
Монах загадочно улыбнулся:
– Не только слышал, но даже сидел с ним за одним столом и спал в одной походной палатке.
Агнес порывисто подалась вперед и схватила за плечи сподвижника своего деда:
– Расскажи нам о нем все, что знаешь! Говори без утайки, не уставая, ничего не упуская. Поверь, милее не будет для нас рассказа.
– Догадываюсь, – понимающе кивнул Рауль Глабер, – но сказать могу немного, хотя вы и приходитесь внуками Великому Можеру. Да, именно так его называли. О, это был беззаветной отваги человек – великодушный, благородный и огромный, как утес. Взваливал на плечи двух человек и шел с ними так, словно это были цыплята. Разил мечом врага, точно траву косил. Однажды он бился с рыцарем из войска Эда Блуасского, и случилось так, что его меч разлетелся на куски. А рыцарь, не обращая на это внимания, наступал. Тогда Можер, недолго думая, поднял свой огромный щит и обрушил ему на голову, придавив его к земле, а потом еще и встал ногами. Когда щит оттащили в сторону, ахнули: от человека осталось мокрое место, точно и не было его; только меч тускло светился в траве, да щит лежал рядом.
Агнес весело смеялась, как девчонка, а глаза ее искрились восторгом. В них читалось обожествление человека, равного которому для нее не существовало во вселенной. Отвергая религию, призирая иконы, она исступленно молилась бы на образ своего деда, будь он запечатлен неважно на чем, и встретила бы свой смертный час, прогнав духовника, но со священной для нее реликвией на груди.
Монах рассказал еще немного о любовных похождениях Можера при дворе короля Роберта, о его семье, детях, многочисленных битвах. Закончил он о нормандце, с умилением глядя на его внуков, такими словами:
– Весьма похвально ваше благородное стремление навестить его могилу, дети мои, ибо, в отличие от вас, наблюдаются повсеместно этакие «семейные бунты», «бунты молодых». Братья воюют друг с другом, дети восстают и совсем не почитают своих отцов и матерей, что уж говорить о предках. Я говорю о младших сыновьях, как я, например. Они всегда оказываются обделенными при наследовании и испытывают известные трудности при вступлении в брак. Отсюда ненависть, переходящая в насилие. Возможно, пошел бы и я по этому пути, если бы монастырь не раскрыл мне свои объятья.
Проблема отцов и детей всегда будоражила человечество; порою диву даешься, как сын мог пойти с мечом на отца, а брат мог отравить брата. Взять, к примеру, Людовика Благочестивого, достославного короля франков. Сколько войн затевали друг с другом его сыновья из-за клочка земли, сколько тяжб вели по этому поводу с собственным отцом и воевали с ним, устраивая кровавые битвы. Они прятали его в монастырь, принуждая постричься в монахи, лишали права носить оружие, даже сажали в тюрьму!
Но вот другой пример – граф Бодуэн Пятый Фландрский. Едва женившись на дочери нашего короля Роберта, он, по совету тестя, пошел войной на родного отца и выгнал его из графства, став полноправным его правителем. Для этого он организовал целое восстание. Но Бодуэну Четвертому помог герцог Роберт, прозванный Дьяволом, и мятеж вскоре был подавлен. Подобных случаев не счесть, стоит ли все перечислять? Суть их сводится к одному – жажде власти и богатства. Но мир – тлен, а самое великое богатство – не иметь нужды в богатстве, ибо и оно – тлен.
– Тебя послушать, и жизнь человеческая в том же списке, – усмехнулась Агнес.
– Несомненно, ибо что есть жизнь, как не ожидание смерти? Но, вкусив небесную радость слияния с Богом и пребывая в вечном блаженстве, познаешь смысл жизни, открывающейся в свете истины.
– Эту болтовню оставь для прихожан, – остановила Агнес движением руки религиозные словоизлияния собеседника, – достаточно наши уши наслышались всякого вздора. Расскажи лучше, как живут у вас крестьяне. Часто ли бегают от господ, как вот сегодня? Что пишешь ты о них в своих летописях?
Монах с видимой охотой отвечал на это; кажется, затронули тему, небезынтересную и для него самого:
– Крестьянин становится оседлым, по сути, уже не бегает с места на место, строясь то там, то тут, а сидит прочно и отстраивает себе крепкий дом с оградой. Теперь люди живут кучно, а не разбросанно, как раньше. У них общины под властью сеньора. Рождается новая деревня, настоящая, постоянная, с пахотными участками, пастбищами, хотя и не везде. Точка притяжения такого поселения, как правило, церковь, реже замок. Неподалеку и кладбище: к чему хоронить за одну-две мили?
Мертвецам, к слову сказать, оказываются ныне особые почести. В каждом приходе кладбища охраняются. Норманны не придерживались поначалу этого правила, часовни и погребения оставались без присмотра. Но однажды, когда Ричард Первый, возвращаясь с охоты, решил зайти в часовню, на него напал мертвец. Герцогу еле удалось вырваться от него. Выбежав, он услышал, как мертвец пригрозил всем живущим, что мертвые будут вредить живым, если те не приблизят к себе места погребения и не станут охранять покой усопших. Потом добавил, что не успокоятся тела, коли не будет на похоронах священника и не перестанут совершать на могилах языческих обрядов. С тех пор над кладбищами веет дух святости, они служат укрытием для тех, кто спасается от лихих людей, рыцарей и солдат воюющих армий. А кто осквернит захоронение, поправ закон святости, вовек не отмолит свой грех и умрет без причастия и покаяния, а покуда жив, будут преследовать его мертвецы, лишая здоровья и сна.
