– Все ли придерживаются этого закона? – спросила Агнес. – Взять чужеземцев, тех же сарацин. Что стоит им осквернить могилы христиан, рубя кресты и топча их копытами своих коней! Эти чернобородые приспешники сатаны презирают нашу веру.
– На то и сеньор, чтобы стоять на страже веры и людей, которые кормят его.
– А что скажешь об этих крестьянах и владельце замка? – И Ноэль, указав на своих спутников, поведал о недавнем сражении в деревне.
– Плохой, стало быть, это сеньор, обыкновенный разбойник, живущий грабежом, – тотчас вывел свое заключение монах. – Говоришь, половина крестьян уже покинула селение? Значит, оказались умнее. Жаль, что другая половина не сделала этого раньше. Надо идти к тому сеньору, кто заботится о своих сервах, огораживает селения и кладбища крепкими заборами и устраивает ярмарки, доходы от которых немало пополняют его казну. Будучи умным человеком, он к тому же уменьшает налоги, людям становится жить легче, и на месте поселения нередко возникает городок, который при случае может даже обороняться. Так вырастают города.
– Что есть город? – заинтересовалась Агнес. – Как именно он появляется, и кто в нем живет? Как сам ты видишь это? И часто ли восстают у вас крестьяне?
– Случается и такое, – продолжал Рауль Глабер свой рассказ. – Незадолго до года страстей Христовых случился бунт в Нормандии. Герцог Ричард жестоко подавил его, отрубая виновным руки и ноги. Увидев такую расправу, крестьяне поутихли. Перед самой кончиной герцога имело место восстание в Бретани. Сервы убивали баронов и жгли их замки. А в год смерти Бодуэна Бородатого вспыхнул бунт во Фландрии. Случился неурожай, крестьяне голодали, да тут еще сеньоры с поборами; вот и взялся народ за оружие. Этот год, отмечу, был одним из самых «голодных». Я насчитал этих лет сорок восемь, от девятьсот семидесятого до тысяча сорокового года. Последним, пожалуй, следует вспомнить тридцать восьмой год. Вновь взялись за оружие задавленные налогами и бесправным положением крестьяне. Произошло это в графстве Берри, совсем недалеко от Буржа, а во главе восстания встал… кто бы вы думали? Архиепископ Эймон Буржский! Его епархию изрядно пограбили местные сеньоры, вот он и поднял сервов на борьбу. Те обрадовались; ну еще бы, такой покровитель с ними: сама Церковь встала на их защиту! Да только рано они ликовали: Господь отвернулся от них, и «нарушители мира», как назвал прелат баронов, жестоко расправились с крестьянами, рубя их и накалывая на копья. Были и другие выступления селян против «сильных людей», но незначительные по своим масштабам. Я, конечно, напишу о них в своей хронике, но сейчас говорить об этом не стоит.
– Пожалуй, – согласился Ноэль. – У нас тоже бастуют, но до крупных кровопролитных сражений не доходило. Сеньор хорошо понимает, кто его кормит. Если крестьянин недоволен, значит, сеньор плохой.
– То же происходит и на земле франков, поэтому восстания здесь не так уж часты, – встал на защиту соотечественников Рауль Глабер. – А в любом огороде как не вырасти сорняку – уродливому, алчному и злому, – поглядел он на крестьян. – Но, коли уж у нас с вами искренняя беседа, то, скажу прямо, я не одобряю восстания. На земле царит божественный порядок, и если заговорщики стремятся разрушить его, стало быть, их намерения порочные. Что же касается городов, то, по моим наблюдениям, вырастают они следующим образом. Крестьянин, будь то кожевенник, кузнец или плотник, производит излишек того, что ему самому необходимо. Значит, товар этот надо продать либо обменять. Так возникает рынок. Он появляется возле замков, на берегах рек, на перекрестках дорог. Но ему нужна защита, и его обносят стенами. Потом здесь строят жилища те, кто хочет производить товары только на продажу, а все остальное, нужное для жизни, человек может купить или обменять здесь же. Так появляются поселения торговых людей, вышедших из среды ремесленников – ткачей, мясников, кондитеров и других. Вот этаким-то образом возникают торговые центры, которые превращаются в города. Так всегда было, а сейчас процесс еще более пошел в гору, ведь крестьянин научился прицеплять к лошади телегу с помощью хомута. Крепление надежное, на такой телеге можно вывезти много товару.
Беседа затянулась. Монах долго еще рассказывал о странствующих ремесленниках, о причинах феодальных войн и о голоде с 1030 по 1033 год – биче, посланном Господом человечеству в наказание за его чрезмерную плодовитость. Затем он перешел к еретикам, указав на то, от чего они призывали отрешиться и вспомнив о соборе 1034 года в Лизьё, запретившем отправление культа, связанного с языческими обрядами. Далее он вернулся к 1000 году, заверив слушателей, что это монахи клюнийского монастыря отмолили у Господа прощение, не дав, таким образом, свершиться Божьей каре – концу света. Едва этот год миновал, как ослабли дожди, исчезли грозы, все покрылось зеленью, и деревья изобиловали плодами. В этом увидели благоволение Господа за веру и молитвы к нему, которые возносили люди и, самое главное, монахи. Отсюда небывалый подъем религиозного духа среди паствы. Могло ли это не сказаться на доходах церквей и монастырей?
Закончил монах всё теми же рыцарскими войнами и так называемым «Божьим перемирием». Запрещалось воевать в праздники и с вечера среды после захода солнца до утра понедельника, пока солнце еще не взошло. Назначено это было на период Рождества, Поста и Пасхи. Нарушившим это постановление грозил крупный штраф или даже отлучение от церкви. Такое перемирие постановил ряд соборов конца прошлого и начала этого века, затем соборы в Лиможе и Тулузе. Объяснялось это просто: бесконечные войны изрядно ударяли по доходам Церкви, ибо население доходило до крайнего обнищания. Мало того, рыцари стали наглеть до такой степени, что врывались в монастыри, грабили их, убивали монахов и насиловали монахинь. Закон утвердил папа. Тем не менее рыцари продолжали своевольничать. Не в Германии, а во Франции, где королевская власть была еще очень слаба.
Под занавес монах воздал хвалу Господу, в ком, как он выразился, «начало и конец всякого знания».
Просветительная беседа принесла свои плоды: Агнес живо поднялась с места, тряхнула головой, взгляд ее загорелся жаждой битв:
– Клянусь бородой нашего предка Роллона, эта земля – настоящий рай для рыцаря, борца за справедливость! Где еще показать силу и удаль, как не здесь?
– Франки не дадут скучать, – поддержал ее брат. – Уверен, нам предстоит еще не одно сражение.
– Даст бог, они не принесут вам несчастья, – напутствовал своих спасителей Рауль Безбородый. – Да не оставит вас своей милостью Царица Небесная, пока Богу угодно, чтобы вы жили на земле.
Он хотел тоже встать и уже приподнялся было, но снова сел. Повинуясь его жесту, Агнес и Ноэль устроились рядом. Помолчав немного, монах снова заговорил:
– Вам надлежит знать еще кое-что, коли вы на этой земле. Возможно, вам доведется побывать в королевском дворце или замке, где будут высокородные господа. Вы обращаетесь к своим женщинам «фрау» и можете говорить с ними на «ты», здесь же принято обращаться на «вы», а женщин называть «мадам». У франков можно сказать «ты» королю, но знатной даме – никогда; на это имеют право лишь близкие ей люди. Никогда не начинайте разговора и не садитесь раньше хозяина или, тем более, короля, дабы вас не посчитали невеждами. Таковы некоторые нехитрые правила поведения. Нарушившего их объявят варваром. Однако такого чужеземца, несмотря на все его промахи, часто начинают опасаться, догадываясь, что он прекрасно знаком с этими правилами. Такой человек либо слишком знатен и знает себе цену, либо безумец, который не признает ни бога, ни черта и дерется как лев. Как ни странно, но именно таких дочери Евы любят больше всего. Причина кроется в самом складе их ума, к тому же женщины нередко диковаты. Они уважают себе подобных и презирают порядочных и слишком вежливых, которых называют «мокрыми курицами».
