И, раскланявшись, как добрые старые друзья, весьма довольные результатами встречи, собеседники расстались.
Поздним вечером Арни передал брату и сестре содержание своей беседы с дворецким, не забыв упомянуть о родственных связях дочери аббатисы с преемником апостола Петра.
Агнес всплеснула руками:
– Арни, ты плут из плутов, клянусь Фемидой!
[63] Сам Гермес
[64], узнав о твоей смерти, воздвигнет тебе изваяние.
– Хотелось бы на него поглядеть, – ухмыльнулся саксонец.
– Однако с папой ты переборщил, не находишь?
– Подумаешь, епископ, папа – не все ли равно? Оба из одного котла. Вся разница лишь в том, что у одного на голове митра, а у другого тиара. Зато как эффектно, сеньора! Видели бы вы при этом лицо бедного дворецкого! Оно выглядело так, будто он наступил на раскаленные угли.
– Вот и настал конец твоим мучениям, – подытожил Ноэль. – Однако помни, сестра, что с легкой руки нашего оруженосца ты отныне принцесса королевского дома и дочь главы римской церкви! Титулы выше, нежели у графини Неверской, поэтому будь готова к тому, что тебе станут кланяться до земли, обнажая головы. Это случится уже на следующий день: вряд ли господин Жером сумеет удержать язык за зубами, ложась в постель с супругой. А это значит, что наутро об этом будут знать все обитатели замка.
– Не хотелось бы обманывать графиню.
– Согласен. Посвятим ее во все детали. Уверен, она с интересом примет участие в этой игре. Она по сути веселая и жизнерадостная женщина, терпеть не может скуку. Вот что она сказала мне как-то: «Ленивая и праздная жизнь – то же, что невозделанная нива, на которой кроме сорняков ничего не растет». Разве она не права?
«Дипломатия» Арни не прошла бесследно, как и предсказывал Ноэль. Утром следующего дня перед дочерью аббатисы стали расступаться, уступая дорогу, кланялись до земли и обращались не иначе как «ваша светлость». Дворецкий в этом не отличался от остальных, но если Агнес отовсюду видела раболепно устремленные на нее взгляды и угодливые улыбки, то у него это получалось каким-то вымученным, жалким. Улыбаться он не смел, а, поклонившись, долго не мог потом поднять на дочь верховного пастыря настороженного взгляда, в котором сквозил страх.
Наконец, поравнявшись с ним как-то в одном из коридоров, Агнес ободряюще сказала, хлопнув его по плечу:
– Успокойтесь господин Жером, я вовсе не сержусь на вас. Забудем то, что было, и останемся добрыми друзьями.
Лицо дворецкого засветилось счастливой улыбкой, и он благоговейно припал к руке сестры императора и дочери наместника Бога на земле. С его плеч точно балкон свалился, который он, как атлант, держал на своих плечах. И поцелуй, который он запечатлел на руке Агнес, явился теперь всего лишь проявлением слуги своих верноподданнических чувств.
Однако это произойдет несколько позднее.
Глава 8. Божий суд
На другой день после того как оруженосец выполнил возложенное на него поручение, Агнес проснулась от необычного шума, раздававшегося во дворе, прямо под окнами. Оттуда доносился визг пилы, стук молотков, топоров, голоса рабочих. Недоумевая, Агнес открыла глаза. В это время вошел брат.
– Ноэль, что там происходит? – недовольно буркнула сестра, указывая рукой на окно. – Похоже, строят эшафот. Кого-то собираются казнить?
Ноэль подошел, растворил створки, поглядел во двор.
– В самом деле, рабочие что-то мастерят. Пока не могу сказать, что это. Впрочем, по всей видимости… Черт возьми, или меня обманывают мои глаза, или они сооружают огромную кровать…
Сестра никак не отреагировала на это сообщение, лишь сладко потянулась после сна. Как вдруг, точно подброшенная пружиной, она вскочила и уставилась на брата:
– Кровать?! Ты не ошибся? Да он что, рехнулся, этот ненормальный! Идиот, я его задушу!
И она бросилась к окну.
– В чем дело, Агнес? – не понимал Ноэль. – О ком ты? Кого собралась задушить?
– Дворецкого!
И она поведала брату о том, что сказала г-ну Жерому вчера на прощанье. Ноэль расхохотался, да так, что рабочие внизу подняли головы.
– Успокойся, девочка, я так не думаю, – немного погодя сказал брат, – не сумасшедший же он, в самом деле? И потом, окна графини выходят во двор. Не думаю, что она погладит по головке своего управляющего, узнав о его безумной выходке. Да и вряд ли он решился бы на это: надо совсем быть без головы… Ну вот, видишь, я не ошибся, смотри! Твоя воображаемая кровать на глазах превращается в трибуну для зрителей.
Агнес поглядела. И вправду, рабочие ставили ступенями длинные скамьи, перед которыми подручные палача раскладывали костер. Такие же скамьи, но меньшим числом, возводились по другую сторону этого костра.
– Кажется, кого-то собираются сжечь живьем, – высказала предположение Агнес. – Черт бы их побрал, не нашли другого места.
– Будь так, врыли бы столб для осужденного. Или ты думаешь, они бросят его в огонь, как чурку? Нет, Агнес, здесь что-то другое; скорее всего, произойдет «Божий суд». Одевайся скорее, нам предстоит стать свидетелями любопытного, но и отвратительного по своей сути зрелища – ордалии, испытания огнем.
– Кого же будут судить и за что?
– Этого я не знаю. Спустимся к завтраку и узнаем у Адвисы.
Но та и сама толком не знала, в чем там дело. Его огласит судья, едва зрители займут свои места, а хозяйка замка подаст сигнал к началу судебного процесса.
И он начался, когда люди расселись на заготовленных для них скамьях. Судья вызвал истца и попросил его предъявить обвинение ответчику, своему соседу. Вперед, пред глазами графини и судей, вышел высокого роста, плотный человек. Как два огромных маятника, висели вдоль тела его волосатые руки с массивными кулаками; как котел для варки каши, на котором вырезали два хитрых глаза, широкий рот и крупный нос, покоилась на плечах огромная голова с рыжей шевелюрой.
Надменно выпятив нижнюю губу и поглядывая то на судью, то на графиню Неверскую, человек этот стал обвинять своего соседа в том, что тот ударил его по лицу, при этом разбил нос и выбил два зуба. И указал рукой на ответчика – человека ниже среднего роста, худощавого, бедно одетого, бледного и, чувствовалось по всему, напуганного предстоящим судилищем. Рядом с ним стояла его жена, держа на руках младенца. Их второй сын, мальчик лет шести, недоуменно взирал на господские трибуны и, держа отца за руку, время от времени бросал на него вопрошающий взгляд.
– За что ты ударил этого человека, разбил ему нос и выбил зуб? – спросил судья.
– Два зуба! – поправил истец.
– Пусть будет два. Говори, суд слушает тебя.
