По рядам зрителей пробежал смешок. Они во все глаза глядели на площадку перед костром, гадая, что же произойдет дальше.
Пригвоздив взглядом «борова» к месту, Агнес взяла за руку крестьянина и поставила его рядом с ним. Трибуны заволновались, вновь послышался смех, перемежающийся возмущенными возгласами.
– А теперь скажи ты, блюститель законности, – обратилась Агнес к судье, – как мог такой слабак одним ударом разбить этому верзиле губы и нос? Какой Голиаф, видя перед собой такого Давида, стерпел бы это? Да он просто прибил бы его на месте одним ударом или отвесил бы такую оплеуху, что тот летел бы до соседнего графства. Тебе это не приходило в голову, служитель Фемиды?
Судья молчал. Возразить на это было явно нечего.
– Скажите, люди добрые, или я не права? – обратилась дочь аббатисы к зрителям.
С трибун донеслись вначале робкие, потом стремительно приобретавшие уверенность голоса одобрения.
– А он сам? – Агнес вывела вперед крестьянина. – Как мог бы он поднять руку на этакого Циклопа, заведомо зная, что путь до дома из соседнего графства вовсе не близок? А его кулак? Взгляните! Можно ли таким кулачком разбить рожу этакой колоде, до которой ему, кстати, явно не дотянуться? Что скажешь, судья? – вперила Агнес жесткий взгляд в лицо вершителя суда. – Не знаешь, что ответить? Такие возражения не предусмотрены были в плане комедии, которую ты тут разыграл?
Трибуны загудели. Послышались обмены мнениями. Иные удивлялись, как это судье и им самим ничего подобного и в голову не пришло.
– А платок? – громко крикнула Агнес, стараясь перекрыть гул голосов и глядя на богатого соседа. – В чьей он крови: твоей жены или той девки, к которой ты бегаешь тайком? Почему суд безоговорочно верит заявлению обвинителя и вовсе не слушает обвиняемого? Только потому, что ему нечем заплатить или сумма ничтожно мала?
И вновь зароптали трибуны, заколыхались, как поле ржи, волнуемой ветром.
– Это неправда, клянусь! – бурно запротестовал судья, в смятении бегая глазами по рядам зрителей. – Правосудие неподкупно, разве тебе, женщина, это не известно?
– Правосудие в твоих руках столь же продажно, как мешок яблок в базарный день, и твоя лживая душа предстанет перед Богом в день Страшного суда. Что ответит она Создателю? Вряд ли ей удастся обмануть его, как сумел ты обвести вокруг пальца всех этих людей.
– Правда, правда! – донеслось с задних рядов трибун. – Говори дальше, народный судья, и пусть Святой дух поможет тебе!
– Он указывает мне на рот этого человека, в котором, как он утверждает, отсутствуют два зуба. Чтобы удостовериться в правдивости его слов, я прошу уважаемую сеньору графиню дать мне в помощники двух человек крепкого телосложения и лекаря. Стой, ни с места! – крикнула Агнес, увидев, как обвинитель пятится, стараясь скрыться. – Если ты сделаешь еще шаг, клянусь посохом Вседержителя, я зарублю тебя на месте!
И она наполовину вытащила меч из ножен.
Истец остановился, со страхом взирая на блеснувший клинок и тяжело дыша. Лоб его покрылся испариной. Тем временем по знаку графини рядом с Агнес встали два дюжих воина и с ними придворный лекарь.
– Держите этого плута с обеих сторон, – сказала она им, – не давайте ему вырваться. Сейчас я открою ему пасть, чтобы убедиться в том, правду ли он говорит.
Воины схватили обвинителя; Агнес подошла к нему и, видя, что он плотно сжал губы, вытащила кинжал. Верзила побледнел и перестал оказывать сопротивление. Агнес раскрыла ему рот и, держа его в таком положении, подозвала лекаря.
– А ну, Эскулап, загляни в эти врата Левиафана
[67]. Думаю, тебе не составит труда распознать, давно ли здесь отсутствуют два зуба на нижней челюсти. Говори правду, это желание Господа и приказ сестры миропомазанника Божьего!
Врач внимательно посмотрел, покачал головой. Взглянув на Агнес, хотел ответить, но она приказала:
– Говори так, чтобы слышали все! Люди должны знать правду.
И в наступившей тишине врач громко объявил:
– В самом деле, отсутствуют два зуба там, где и говорил этот человек. Но по тому, как зарубцевались десны, можно с уверенностью утверждать, что этих зубов он лишился как минимум год назад. Следов свежих ран нет.
Трибуны взорвались взрывом негодования, обращенным на обвинителя. Лицо у того пошло пятнами, он ни на кого не смотрел, лишь раз бросил полный ненависти взгляд на разоблачителя его уловки.
– Отпустите его, – махнула Агнес рукой, и воины, оставив «пленника», вернулись на место. – Полагаю, всем теперь ясно, кому в действительности следует взять в руки раскаленный металл: тому, кто ложно обвиняет или тому, кто не может защитить себя. Я предоставляю судить об этом сестре короля, владелице этого замка. Надеюсь, она вынесет справедливое решение, заставив этого человека заплатить бедному крестьянину за оскорбление его жены и ложный донос.
Все взгляды устремились на графиню Неверскую. Она кивнула. С трибун раздались рукоплескания.
– А чтобы у кого-то из присутствующих все же не возникло дальнейших, даже самых малых сомнений, вспомним слова этой женщины. – И Агнес указала рукой на жену крестьянина. – Она публично поклялась Христом Спасителем и Его Матерью в том, что говорит правду! Разве может быть такая клятва ложной? Станет ли говорить такие слова человек, знающий, что за обман лишится покаяния, и душа его, не спасенная и не принятая Богом, попадет в ад на праздник слуг Люцифера?
Жена крестьянина от смущения покраснела. Прижимая к себе ребенка, истово осенила себя крестом. То же сделал и ее старший сын, глядя на мать.
Публика ревела от восторга, хлопала в ладоши, крестилась. Одни кричали, требуя загасить костер, другие предлагали поменять местами обвинителя и обвиняемого. На мать и сына смотрели теперь как на жертвы произвола. К ним подошли, повели, усадили на лучшие места.
Агнес подняла руку, призывая к молчанию, и, когда оно воцарилось, подошла к священнику.
– Теперь я разберусь с тобой, святой отец. Ты все еще считаешь, что Божий суд необходим? Не веришь, значит, честным людям, зато всегда готов идти на поводу у лжецов и подонков? Что ж, не стану тебе препятствовать. Учиним Божий суд по справедливости. Но прежде чем начать, я хочу спросить тебя: вправе ли Церковь причинять страдания безвинному человеку?
– Церковь никогда не предпринимает таких шагов.
– Почему же ты хочешь сделать это сейчас, когда выяснилось, что этот человек чист перед небом и людьми?
– Если он и в самом деле невиновен, процедура очищения ему не повредит, – убежденно произнес священник.
– Значит, на его руке не останется следа от ожога?
– Не останется.
