– Для чего же тогда ты собираешься обвязать ему руку?
– То есть, след, конечно, останется, – поправился святой отец, – но у невиновного он исчезнет за три дня.
– А до этого человек испытает страшную боль, верно ведь? К чему же подвергать его этой пытке? Не ты ли утверждал, что Церковь не причиняет страданий безвинному человеку? И не будешь ли после этого считать виновным самого себя?
– Нет, ибо это Божий суд!
– Значит, в любом случае ты снимаешь с себя вину, возлагая ответственность за это на Бога? Тогда, как человек невиновный, возьми в свои руки это железо и подай обвиняемому. Уверена, он с готовностью возьмет его из твоих рук.
– Я не стану этого делать, – побледнел священник, поневоле делая шаг назад.
– Почему?
– Потому что я получу ожог.
– Разве? Но ведь ты ни в чем не повинен.
– Ожог появится независимо от того, кто возьмет в руки этот металл.
– Он исчезнет через три дня, ты сам говорил. Так докажи людям, что это бесспорная истина.
– Я не могу, Церковь запрещает мне, – дрожащим голосом, отступив еще на шаг, в ужасе глядел священник на нежданного судью.
– Вот я и поймала тебя на лжи, ибо такого запрета не существует, – с презрением молвила Агнес.
– Откуда тебе это известно, женщина?
– Ты вскоре узнаешь об этом, поп. Так как же? Ты по-прежнему отказываешься? – И Агнес выразительно кивнула в сторону костра.
– Я не имею права… Я всего лишь слуга Бога…
– Ага, ты, стало быть, боишься ожога?
– Мне это вовсе ни к чему.
– Но ведь ты святой человек, лицо, беседующее с Богом и являющее людям его волю. Так что тебе стоит сотворить чудо или попросить о нем Господа? После этого, уж поверь мне, обвиняемый, не раздумывая, возьмет в руки раскаленный слиток. А уж Всевышний разберет, в чьих руках его остудить, а в чьих нагреть. Тогда этот крестьянин узрит твою святость и поверит в то, что Бог сотрет с его ладони следы ожогов.
– Уходи отсюда, женщина! – Лицо священника налилось кровью, распятие дрожало у него в руках. – Как смеешь ты мне, служителю храма, указывать путь! Деяния слуг Божьих неподвластны мирскому и не обсуждаемы им!
– Врешь, поп! – вперила в него немигающий взгляд Агнес. – Ты не тот, за кого себя выдаешь. Бог всегда помогает духовному лицу. Убеди же нас в том, что ты слуга Божий. Господь не позволит, чтобы на тебя возвели напраслину, и сотворит чудо. Железо не причинит тебе вреда, если ты ни в чем не виновен, в частности, в том, что хочешь погубить этого крестьянина.
С этими словами Агнес выхватила из рук палача клещи, вытащила из огня раскалившийся докрасна слиток металла и протянула его священнику. Тот шарахнулся в сторону, замахав руками и в ужасе глядя на этот брусок, точно перед ним разверзлась пропасть, явив врата адовы.
– Нет, нет, я не возьму! – закричал он, и, словно из этих врат показалась улыбающаяся харя самого сатаны, неистово замахал перед собой распятием.
– Значит, – продолжала Агнес, которая стала уже казаться священнику посланницей Вельзевула, – ты намеренно желаешь ему погибели, ибо заставляешь его сотворить чудо, то есть то, что под силу только тебе? Но раз чуда не свершится и в твоих руках, оно не произойдет и в руках обвиняемого, ибо он – лицо не духовного звания, поэтому не умеет беседовать с Богом, а тем более просить его о чем-то. Следовательно, он невиновен, поскольку ты и сам уже не хочешь доказывать его вину. В противном случае, ты взял бы в руки этот кусок железа, что показало бы людям твою святость и непогрешимость перед Богом. Но ты боишься, потому что не можешь сотворить чуда и знаешь, что получишь ожог, который не пройдет даже через неделю. Как же ты хочешь, чтобы этот человек верил тебе и этому испытанию? Ведь взять из твоих рук – значит, взять из длани самого Господа, с которым ты общаешься. Почему же ты думаешь, что Бог не остудит это железо в твоих руках, коли ты с ним в такой тесной дружбе? Ты не веришь Богу?..
Священник выпучил глаза. Что же это? Как смеет она так с ним?.. Кто это – смертный, посланец с небес или и в самом деле сам сатана предстал перед ним в облике женщины? Уверившись в этом, поскольку другого разумного объяснения не находилось, святой отец завопил, рубя воздух распятием и играя на публику:
– Сгинь, нечистый! Изыди, сатана! Да низринут тебя силы небесные в ад!..
– Отсюда вывод, святой отец, – продолжала Агнес, не обращая внимания на беснования священника, – ты не духовное лицо и не имеешь права подвергать человека испытанию огнем. Кто из вас, – обратилась она к стоящим тут же лицам нижнего духовного сана, – осмелится взять это железо и явить людям чудо? Ты, монах. Если обвиняемый виновен, возьми в руки этот брусок.
Монах попятился, замахав руками.
– Ты, клирик.
Тот вобрал голову в плечи, отступил на шаг-другой и замотал головой.
– Ты, причетник.
Служитель, обуян страхом, юркнул за спину монаха, не подавая оттуда признаков жизни.
– Боитесь, Бог не поможет вам? Или считаете обвиняемого святым, коли он может сотворить чудо, либо остудив железо, либо излечив свою руку за три дня? Если так, то кто дал Церкви право судить святого?
– А ты сама, женщина? – неожиданно подал голос священник, желая поднять пошатнувшийся престиж. – Кто ты такая? Имеешь ли право подвергать сомнению законы Церкви, нападая на ее слуг? Коли ты не дьявол, я наложу на тебя проклятие от имени Бога, которого ты оскорбляешь своими речами!
– Кто я, спрашиваешь ты, святоша? – сверкнула глазами Агнес. – Ты желаешь это знать? Что ж, будь по-твоему. Но не пожалей потом и не ищи оправданий, взывая к моему милосердию. – Она обернулась, поискала кого-то глазами. Найдя, крикнула: – Господин дворецкий, подойдите сюда.
Дворецкий тотчас торопливо спустился вниз, скосил взгляд на представителей духовенства и, любезно улыбнувшись Агнес, склонился перед ней.
– Объясните этим людям, кто я такая и какое имею право вмешиваться в дела Церкви. Да только не во всеуслышание, ибо имя мое и миссия должны держаться в секрете. Вина в том, что я невольно раскрываю его, ляжет на голову попа и его слуг.
И она бросила в огонь щипцы вместе с металлом.
Г-н Жером подошел к священнику и что-то быстро зашептал ему на ухо. По мере того как он говорил, глаза святого отца все больше увеличивались в размерах, а руки затряслись. Он выронил распятие, и оно упало на землю. Едва дослушав последнюю фразу, он бросился на колени перед Агнес и припал губами к ее руке, держа ее благоговейно, не отпуская, не смея поднять глаз и умоляя простить его. Увидев такую удивительную метаморфозу, трое его приятелей, обгоняя друг друга, устремились к другой руке Агнес. Им не надо было ничего объяснять. Священник мог так низко пасть только перед самим понтификом. Значит, женщина, что перед ними – равная ему, во всяком случае, обладает неограниченной властью, исходящей от святого престола. Одно ее слово – и в лучшем случае любого ждет проклятие; в худшем – слетит с плеч голова. О ужас, как они себя вели в ее присутствии! Что болтал этот олух, под чьим они началом! Святые небеса, не избежать кары! Только бы простила им всем! Молчать, не перечить ей ни в чем, если надо, ползать в пыли у ног посланницы самого папы! И, видя, как она убрала руку, но так же не смея поднять на нее глаз, троица застыла, стоя на коленях и потупив взоры.
