Женщина, смахнув счастливые слезы, зачастила:
– Во всем перстень тот виноват! Я ведь его у метро задешево купила. Тут же чуть под машину не попала. Первый раз в жизни на красный свет пошла. Это в мои-то годы! Через два дня «Норд-ост» случился… А перстень я потом просто в окошко выбросила. Сейчас думаю: не зря ли? Может, он еще кому-нибудь горе-несчастье принес?
Когда Вадим Николаевич вернулся в свое отделение, у ординаторской его ждала новая встреча. Поначалу он не узнал радостно улыбающегося мужчину. Но цепкая врачебная память сработала на этот раз безукоризненно.
– Федотов… – узнал хирург.
– Виктор Иванович! – продолжил посетитель.
Радостно пожимая ему руку, хирург спросил:
– Кладоискательство-то не забросили?
– Куда уж мне теперь… Старый стал, ленивый, – подражая Абдулле из «Белого солнца пустыни», шутливо протянул Федотов. – Консультирую теперь молодых да шустрых…
– А я ведь до сих пор помню ваши рассказы о поисках сокровищ, – признался Вадим Николаевич, – особенно на «Даче Геринга».
– Да уж, интересное местечко! – оживился кладоискатель. – Ее ведь с тех пор по кирпичику разобрали и ничего не нашли. А воду из подвалов откачать – что Балтийское море вычерпать! Кстати, помните я рассказывал о поляке, который нас тогда за фашистов принял? Так вот я к нему пришел, он у вас тут лежит.
– Тесен мир! – покачал головой врач и припомнил: – Ну да. Юзик Ковальский. К нему еще жена приходит часто. Красивая женщина и гораздо моложе мужа.
– Точно! – отозвался Федотов. – А ведь и ее судьба с той клятой «Дачей Геринга» связана. Юзик долго там бывшего управляющего поджидал, отомстить мечтал. Так и не дождался. Зато нашел в развалинах девочку. Немку. Родители-то в сорок восьмом из Кенигсберга уехали, а она потерялась. Пристроил ее Юзик на литовский хутор по соседству, помогал. А как в возраст вошла – женился.
– Вот ведь как бывает… – задумчиво протянул врач. – А товарищ ваш?
– Сгинул корешок мой бесследно, – помрачнел Федотов и вдруг оживился: – Не поверите, но, может быть, что-нибудь о его судьбе мы узнаем прямо сейчас!
– Это как? – удивился Вадим Николаевич.
– А так… – торжествующе поднял руку Федотов. – Я тут на лестнице с санитарочкой столкнулся. Узнал я ее! Это ее банда нас тогда прихватила, меня ножами истыкала, Васильеву палец отхватила. Конечно, от той молоденькой стервы в ней сейчас мало что осталось, лицо как печеное яблоко, а только…
– Только ничего мы не узнаем, – разочаровал его хирург, – она ведь к нам, извините, из «дурдома» попала, о прошлом ничего не помнит. Или не хочет вспоминать… – задумчиво закончил он.
После паузы Вадим Николаевич продолжил:
– А перстень тот и вправду несчастья приносит!
Он рассказал Федотову то, что знал о судьбах людей, надевавших заклятое украшение. Вспомнил и о судьбе бывшего консула в Сьерра-Лумпу, жене которого подарила когда-то кольцо мурманчанка Нина. Семейная пара была на отдыхе в Таиланде, когда на него обрушился цунами. Бывший дипломат и его супруга сгинули бесследно, как и тысячи других…
– Тесен мир… – теперь эти слова повторил уже Федотов.
Повторил, не подозревая, что через несколько дней лишний раз убедится в справедливости этих слов. Как, впрочем, и его нынешний собеседник…
Вечером Вадим Николаевич с женой принимали у себя супружескую чету Ивановых. Поначалу разговор, конечно, зашел о трагическом случае, который свел когда-то врача и больную, о несчастьях, которые преследовали Антонину, о мистической роли злополучного перстня. Женщина рассказала о судьбе бывшего мужа, который спился и вконец опустился.
– А ведь тогда в Калининграде как жить хорошо-то стало! – воскликнула Надежда. – В поисках маньяка область почистили! Всегда бы так милиция работала.
– Держи карман шире! – хмыкнул Вадим Николаевич. – Вон они как по ночам патрулируют. Загонят машину в тихое местечко – за гаражи или еще куда, – да и спят себе! А участковые? Кто их сейчас видит и тем более боится? Вот у нас в Астрахани на Болде – самое захолустье после войны было. Казалось бы, и мусор, и грязь, и криминал должны были царить. Но участковый так дело поставил – не пикнешь! И свет повсюду был, и чисто, и хулиганье не безобразничало – так он сумел работу поставить. Потому что работал! Вот нам чего не хватает – властной руки в стране, которая порядок наведет!
– Ну-ну, – прервал его муж Антонины, – так и до восхваления Сталина договориться можно.
– О нем разговор особый, – продолжал горячиться хирург, – а вот Горбачев и Ельцин – преступники!
– Неужели? – усмехнулся Иванов. – А я думал, что демократы. Если б не они, оставались бы мы «империей зла». Вы мне прямо глаза открыли!
Видя, что разговор принимает нежелательный оборот, вмешалась Антонина:
– Мы сейчас, как все наше общество, не залечиваем, а будто специально раздираем общую рану. Девяносто первый год разделил общество на левых и правых, красных и белых… А ведь все мы – просто люди, хорошие и плохие, добрые и злые. Вот и надо объединяться хорошим и добрым. Нас больше, значит, мы и есть народ.
Остаток вечера прошел, как говорят дипломаты, в теплой и дружественной обстановке. Политики больше не касались, говорили о бытовых, житейских проблемах. Антонина доверительно, как доброму старому другу, сказала Вадиму Николаевичу на прощание:
– Я счастливая. Одного не хватает – детей. Как тогда лишилась ребенка, так и…
Что мог ответить хирург? Только одно:
– Надежда умирает последней.
12
Фрау Байер стало лучше, и ей разрешили выходить на воздух. Резкий порыв ветра на больничном дворе подхватил ее легкую косынку и опустил на скамью, где сидели Юзик Ковальский с женой и Федотов.
Фрау Байер подсеменила к ним, заранее благодаря за помощь в поимке «беглянки». Ее взгляд встретился со взглядом Ковальской, протягивающей ей косынку. На лице пожилой женщины появилось недоуменное выражение, которое сменилось нежданной радостью, когда она увидела медальон на шее у Ковальской. Она вскрикнула, и, наверное, упала бы, если бы ее не поддержал Федотов.
Вадим Николаевич, проходивший в это время по двору, увидел эту сцену и тоже поспешил на помощь. Но она не понадобилась. Фрау Байер, высвободившись из рук бывшего кладоискателя, обняла вдруг жену Ковальского, повторяя без конца одно и то же:
– Эмма! Эмма! Эмма!
После нескольких минут радостных восклицаний, недоуменных вопросов и ответов выяснилось, что на больничном дворе встретились сестры! Что Эмма – младшая сестра фрау Байер, отставшая по дороге в Германию, потерявшаяся в людском потоке. Потом ее, плачущую в отчаянии, нашел на развалинах виллы молодой поляк…
Фрау Байер рассказала, что их семья, по примеру многих немцев, готовясь к репатриации, сделала схрон в стене своего дома. Среди прочих фамильных драгоценностей там был и перстень, который, по древнему преданию, приносил их роду счастье. А подарила его их прапрабабушке королева Луиза…
