– Ну тогда я один…
И Коля действительно на это решился… Ночь была темная, по небу плыли облака, закрывая луну. Трассирующие пули прошивали мрак, волоча за собой то золотистые, то красные, то зеленые нити. От земли тянуло холодом. На вражеские пули он перестал обращать внимание. Его сейчас волновал только один вопрос: как помочь земляку? Короткими перебежками Николай добрался до той самой воронки, на дне которой находились его сослуживцы. На оклик ответил только один:
– Я ранен в обе ноги и в шею. Ребята погибли.
– Я тебя вытащу!
– Не выйдет. Пулемет в дзоте не даст.
– Тогда жди!
Как Николай сумел проскочить простреливаемое пулеметом пространство – он, наверное, и сам не смог бы объяснить. Бежал так, как еще ни разу в жизни не бегал. Сначала ему надо было миновать открытое поле и укрыться за валуном с взрывной воронкой у его основания. У дерева без верхушки отчетливо виднелась зияющая траншея. Николай с ходу прыгнул в нее. Траншея была глубокая, обложенная досками. Вдруг из дзота выскочили три фашиста. Тотчас, еще отчетливо не сознавая, что делает, он швырнул в них «лимонку» и с разбегу перепрыгнул через трупы. В следующее мгновение Николай метнул две гранаты в полуоткрытую дверь дзота и упал на землю. Сколько он пролежал без сил – минуту или час? Время остановилось и пошло вновь, вспугнутое дружным: «Ура!» Это поднялись в атаку наши товарищи. Вот так я и был спасен…
Сослуживец Николая поднял глаза на женщин.
– Но ведь он же не погиб!
– Да, в тот раз не погиб, но вскоре попал в плен. А в Сталинграде с пленными не церемонились… Тем более – с коммунистами!
9
А дело было так. После того как Николай выручил своего друга, ему предложили вступить в партию (одновременно оформив бумаги для награждения его орденом). В листовках, которые распространялись среди солдат, говорилась о том, что только с августа по октябрь 1942 года число членов ВКП(б) в Сталинграде выросло с 28,5 тысячи до 53,5 тысячи человек.
На следующий день Николай первым побежал в атаку и, метнув гранату, ворвался в здание, на первом этаже которого были фашисты. Но тут ему не повезло. Всех его товарищей, бежавших за ним, уложил на землю пулемет. А Николай получил по голове чем-то тяжелым и потерял сознание.
Очнулся он уже в каком-то подвале, куда загнали человек двести наших пленных.
– Где мы находимся? – спросил Николай сидевшего с ним рядом молодого бойца.
– В плену… – коротко ответил тот.
– Давно я здесь?
– Примерно с час.
В полуразрушенное здание вошел офицер в сопровождении автоматчиков. Один из них без акцента спросил:
– Коммунисты есть? Выходи вперед!
У Николая в голове мелькнула мысль: «Неужели это русские?»
Он выпрямился и гордо шагнул вперед. За ним – еще пятнадцать человек, которых тут же оттеснили от основной массы и вытолкали на улицу, где тут же расстреляли…
10
Два года прошло с тех пор, как Елена вернулась из Сталинграда. Изменилось многое, в том числе, и она сама. Ее замкнутость, неулыбчивость можно было как-то понять, но как объяснить стремление помочь каждому, даже малознакомому человеку? Почему она не могла сказать неправду, даже тогда, когда это было не в ее пользу? Что двигало ею, когда она жалела даже пьяницу? А их после войны было очень много.
Ей жалко было даже тех, кто совсем недавно сделал ей что-то плохое.
Можно предполагать самое невероятное, но главным, наверное, было то, что ее так воспитали. Никакие невзгоды и беды не могли изменить натуру, сформированную добротой и лаской. Порой, наблюдая за ней со стороны, можно было увидеть в ее глазах одновременно и грусть, и любовь к людям. Наверное, это действительно передается с молоком матери…
Какими же нужно было быть, чтобы за эти трудные годы не стать зверем, а еще больше полюбить людей, понимать их тяготы, чтобы последний кусок хлеба, пусть даже с пылью и песком, отдавать соседям, которым было очень голодно без кормильца, не вернувшегося с фронта? Елена не задумывалась над этим, она просто жила так, как жили ее мама, бабушка и другие родственники.
При этом она оказалась замкнутой в пространстве, стенами которого был двор их дома. Ведь ей нельзя было показываться открыто на улице – всех сбежавших из Сталинграда девчонок разыскивали соответствующие органы…
Некоторые соседи знали, что Елена вернулась из Сталинграда, где сильно пострадала, и что сейчас ее лечит бабушка, которую все уважали. Вот и участковый милиционер относился к ней с благодарностью. Он конечно же знал о Елене, и ему было искренне жаль ее. Как уберечь девушку от недобрых глаз и языков? Самое верное – выдать ее замуж, сменить фамилию. Но Лена до сих пор надеялась, что вернется Николай, на которого «похоронка» так и не пришла, он числился в «пропавших без вести»…
Несколько раз в неделю Елена бегала к его матери – тете Стеше, – у которой с войны не вернулись оба сына. Старший был летчиком, и «похоронку» на него получили в начале 1942 года, как только его сбили в одном из боев. А вот о Николае долго не было никаких вестей, только в конце 1943 года пришло сообщение, что он пропал без вести. Но ведь не погиб! Поэтому семья все-таки жила какими-то надеждами на возвращение сына. Такая же мысль теплилась и в душе жила Елены, несмотря на рассказ однополчанина Коли. «Он ведь не был сам в том подвале», – думала она.
В очередной раз пришла девушка к родителям Николая. Те выставили на стол сухие пряники и крупные куски сахара – их раскалывали специальными щипцами.
– Новостей нет? – с надеждой спросила Елена.
– Нет… – односложно ответил отец Николая.
– Ничего, – быстро проговорила Лена, пытаясь разрядить остановку, – на войне всякое бывает. Слышали, вчера вернулся сын Гришиных? Он был в плену. После освобождения их направили куда-то под Мурманск на восстановление завода. А потом – в Краснодарский край строить коровники. Им не разрешали писать письма домой до выяснения каких-то обстоятельств. Может быть, и Николай где-то работает?
– Не будь наивной! – с горечью и каким-то раздражением проговорил муж тети Стеши, воевавший еще в Гражданскую. – Нечего зря бередить душу…
– Зачем вы так? – с укором в голосе спросила Елена.
– Затем, что годы уходят. Тебя, кстати, это тоже касается… Вот что, дочка. Меняй-ка фамилию, а то не сносишь головы. Говорят, ты в субботу отказала Василию с Социалистической улицы? Зря. Душа у парня хорошая… И не думай о нас. Мы уже свое отжили.
– Что ты говоришь, отец? – с надрывом в голосе произнесла тетя Стеша. – У нее своя голова на плечах.
– Так можно без нее остаться! – отрезал муж. – Сама же только вчера рассказывала про Марию, которая жила на Первой Перевозной. Она тоже сбежала из Сталинграда… Так ей даже не дали вещи собрать, и в «воронок» запихивали, как бандита! Одному богу известно, что с ней станется…
