– Больше мне делать нечего! А что?
– Ничего. Только ее и вправду убили.
Марина резко поставила бутылку на пол.
– Откуда ты знаешь?!
– Оттуда, что я посмотрел ее портрет.
– И он показывает, что ее убили? Может, видно и кто это сделал?
Ворон кивнул, сел на широкий подлокотник кресла, обнял Марину за плечи.
– Мы с тобой тогда, в лесу. Ты шмальнула в шею, я – в лоб.
– Что?!
Девушка попыталась вскочить, но он не пустил.
– Это правда?!
– Конечно. Ее напарников зовут Сергей и Валентин. По словам мамы – все замечательные ребята. Туристы, рыболовы… Алина учится в мединституте и вдобавок собирается на юридический…
– Бредовое сочетание! Скорей всего, нигде она не учится… Ножом, правда, владеет лихо… Ты знаешь, я убедила себя, что это сон…
– А патрон из чужой партии остался во сне? – Ворон не хотел, но издевка все же прозвучала в его голосе.
– Нет, конечно. – Марина взглянула ему прямо в глаза. – Я выполнила твою рекомендацию. Он в пистолете другого человека.
– Неужели главного прокурора товарища Жирова?
– Да. Мне ужасно стыдно.
– Из-за чего?! Ты же подменила его во время невинного служебного общения? Или дружеской беседы?
– Нет, когда он принимал душ. И боюсь, невинностью тут не пахло.
– Тогда понимаю, почему тебя мучит совесть…
– Не поэтому. Ты же не маленький и понимаешь, что другого выхода не было. И когда давал совет – уже тогда все понимал. Просто я совершила предательство, а это неприятно.
– Только в первый раз, потом привыкаешь.
– Уверен?
– На сто процентов. И еще: я уверен, что это был его последний душ в твоем присутствии. Иначе…
– Можешь не продолжать! Я намекнула ему, что собираюсь замуж.
– Вряд ли этого достаточно. Но раз все-таки намекнула, тогда иди сюда…
Ворон выдернул Марину из кресла и бросил на кровать, где социальные роли, должности и характеристики личностей не имеют никакого значения. Больше того, все сословные границы и различия между людьми стираются во время естественного, чисто физиологического процесса, опровергая устоявшийся постулат о том, что социальное первично и доминирует над биологическим.
Опровергать философские истины дело неблагодарное и малоприятное, но не в этом случае. Когда они закончили, и Марина попросила принести воды, Ворон спросил:
– А тебе не жаль подругу, которая рыщет в загородных кустах в поисках тех, кого мы отправили в ад?
– Такова ее работа, – тяжело дыша, отозвалась Марина.
– Так может, поставить точку в этом деле? – предложил Ворон. – Сделайте обыск у примерной девочки Алины, у её замечательных друзей… Там вы мно-оо-ого всего соберёте.
Марина задумалась, потом тряхнула головой.
– Нет, лучше не будоражить улей!
– А чёго тут будоражить?! – удивился Ворон.
– Да того, что одно дело, когда есть просто заявление об уходе из дому. Где, как, что – никто не знает. Может, они уехали на море, или вообще бросили надоевший город. Никому они не нужны, никто не будет рыть землю в поисках. Другое дело, когда это не безалаберная молодежь, а нашумевшая банда «кустовиков» – тут всех собак спустят… И могут на полянку-то, на ту, и набрести… А рядом кафе «Сакля», свидетели, которые и тебя видели, и твою компанию…
«А ведь и верно! – подумал Ворон. – Голова у прокурорши четко работает!»
– Нет! – уверенно повторила Марина. – Пусть так и будут без вести пропавшими. И родителям так лучше!
И в этом она была права.
Глава 8
Сходка не знает жалости
Август 1991 г., Тиходонск
Серого выпустили за два дня до сходки. Кассационная инстанция
[11] изменила статьи, и он из хулигана, покушавшегося на убийство двух мирных цыган, превратился в обычного гражданина, который спасал свою жизнь от пьяных хулиганов, но в горячке превысил пределы необходимой обороны. Соответственно, и мера наказания изменилась – три года условно. И сам Серый и вся неискушенная в юридических нюансах братва расценили это, как полное оправдание, которое было поставлено в заслугу исключительно Ворону и его прокурорше.
– Очень удачно вышло, – сплевывая по привычке, сказал Молот. – Теперь ясно, что эта телка на тебя работает, а не ты на нее. И она пользу всему обществу приносить может, а значит, основная предъява с тебя слетает…
Ради предстоящего разбора он надел старый, выношенный двубортный костюм и пожелтевшую от времени белую рубаху, которую Маруся, правда, отбелила и нагладила. Ворон тоже оделся прилично но, конечно, не в белый наряд и не в дорогой костюм со шляпой, чтобы не вызывать раздражения у тиходонской блататы вызывающим обликом американского гангстера. Прикинулся в джинсы, разношенные белые кроссовки и синюю шведку. Отец и сын прогуливались в запущенном парке, неподалеку от бывшего кинотеатра, предназначенного под снос и пустовавшего уже лет пять, в котором, собственно, и была назначена сходка. До начала оставалось сорок минут, но сквозь деревья и кустарник было видно, что там уже идет плотное движение.
Вот на белой «Волге» подъехал Костя Ким по прозвищу Кореец, курирующий всю овощную торговлю Тиходонска. У него было около трехсот бойцов, но судимости он не имел и выглядел соответственно своему статусу генерального директора овощного рынка: в сером костюме швейной фабрики «Большевичка» и кремовой рубахе без галстука. Впрочем, галстук, конечно, присутствовал, но в кармане – Кореец снял его по тем же соображениям, что и Ворон, не захотевший привлекать внимания вызывающим прикидом.
Гангрена с Чёртом и Фомой встречали гостей у открытых дверей, из которых предварительно пришлось вытащить огромные гвозди. Кореец демократично поздоровался с встречавшими за руку и прошёл в зал, часть которого возле каркаса бывшего экрана привели в порядок: расчистили, отмыли от пыли и паутины, поставили стулья и длинный стол, вроде, как для президиума. «Волга» выехала из парка, чтобы не привлекать излишнего внимания. Прибывшие с Корейцем три мордатых парня остались снаружи, обходя время от времени ветхое здание, чтобы отпугнуть тех, кто проявляет к бывшему кинотеатру любое внимание – как излишнее, так и самое обычное. Этим же занимались шмыгавшие по заросшим аллеям люди Гангрены. Контрнаблюдение было направлено против информаторов угрозыска, который не мог оставить такое мероприятие без внимания.
Подъехал чёрный «Мерседес» с номером красногорского края, из него вышел жилистый немолодой мужчина с крестом на толстой золотой цепи, видневшимся в вырезе расстегнутой почти до пояса рубахе.
