– Нет.
– Если соберетесь, то начинайте знакомство с Сианя, – посоветовал Кнудсен. – Уникальный город, буквально нафаршированный древностью. Я провел там одну из лучших недель своей жизни госпожа, Юханссон.
– Спасибо, господин Кнудсен, я непременно последую вашему совету, – церемонно ответила Рикке.
– Наверное, нам будет удобнее обращаться друг к другу по именам, – спохватился Кнудсен, уловив иронию. – Если вы, конечно, не против, Рикке.
– Я не против, Хенрик, – заверила Рикке. – Ведите меня в ваш любимый бар.
– Лучше поедем на такси. Он довольно далеко.
Любимым баром Кнудсена оказался многолюдный и шумный молодежный бар, расположенный в самом сердце Вестербро. Рикке ожидала чего-то другого, более чопорного, что ли, и, конечно же, менее шумного. Облик Кнудсена скорее ассоциировался в ее воображении с «Рояль-баром» в отеле «Рэдиссон» или с респектабельными заведениями на Строгет,
[52] где порция выпивки стоила, как билет в его галерею.
– В моем сарае всегда так тихо, что для отдыха я предпочитаю шумные места, – прокомментировал Кнудсен, будто прочитав мысли Рикке. – Здесь мило, не правда ли?
– Мило, – согласилась Рикке, оглядывая битком набитый зал и прикидывая, найдется ли здесь свободное место.
Место нашлось и довольно уютное – в углу, отгороженное от прочей публики колонной. В представлении Рикке, весьма далекой от архитектуры, число колонн должно было быть четным, но проектировщик этого зала смело обошелся тремя, причем все они шли вдоль одной стены.
Под третью порцию пива Рикке осмелела настолько, что заговорила о живописи. Начала с Фрейда.
– Фрейд?! – оживился Хенрик. – Обожаю этого вредного чувака! Только он мог так стильно отомстить старухе Лиз
[53] за отказ позировать столько, сколько нужно. Изобразил ее пучеглазой жабой! Но и старуха оказалась на высоте – дала ему орден. Изящно, а? У Виндзоров изящество в крови, это не наши Глюксбурги…
[54] А кто еще из фигуративистов вам нравится, Рикке?
– Ну… наверное больше никто, – замялась Рикке и, чтобы не выглядеть полной дурой, начала критиковать пейзажи, выставленные в «Кнудсен галлери».
Критиковать всегда проще, чем хвалить, потому что в похвале изначально больше конкретики. А вот туманное «на мой взгляд, этим картинам не хватает экспрессии» можно смело вставлять в любой разговор об искусстве. Или же, пожимая плечами, сказать «мне кажется, что художник недостаточно искренен». Попробуй-ка с этим поспорь.
Хенрик внимательно слушал, кивал, поддакивал, отпускал уместные замечания, а когда в разговоре возникла пауза, внимательно и не без удивления, как показалось Рикке, посмотрел на нее и спросил:
– Кто вы, прелестная валькирия?
– Я?! – опешила Рикке, не ожидавшая подобного вопроса. – В каком смысле?
– В смысле – какую должность вы занимаете в полиции? – уточнил Хенрик.
– Ы-ы-м-у, – ответила Рикке, утратив дар связной речи.
Вообще-то она хотела спросить «с чего вы это взяли», но Хенрик прекрасно понял вопрос, да и о чем еще можно было спрашивать.
– Я обратил на вас внимание еще в галерее, – с улыбкой сказал он, – вы переходили из зала в зал и возле каждой картины простаивали одинаковое время. Создавалось впечатление, что вы ждете кого-то, вот я и принял вас за журналистку. Но стоило вам заговорить о монстре, который татуирует убитых им женщин, как я подумал, что вы, должно быть, из полиции. Ну а после разговора о живописи, в которой вы, Рикке, совершенно не сведущи, я окончательно убедился в этом. Только непонятно, чем я мог заинтересовать полицию и почему бы не задать вопросы открыто, тем более что я готов на них ответить. Давайте обойдемся без маскарада, тем более, что маски, кажется, сорваны. Или я ошибаюсь?
– Вы не ошибаетесь, Хенрик, – вынуждена была признать припертая к стене Рикке, – я действительно работаю в полиции Копенгагена, только не детективом, а психологом, и меня действительно интересует Татуировщик, только интерес этот скорее не служебный, а личный.
Брови Хенрика удивленно приподнялись.
– То есть, я ищу его не в рамках служебных обязанностей, а в свободное время, – пояснила Рикке.
– Зачем это вам, Рикке?
– Затем, что мне не нравятся его дела, Хенрик. Поэтому я и хочу…
– Мне они тоже не нравятся, – кивнул Кнудсен. – А вот вы, нравитесь. Поэтому я готов вам помочь. Если, конечно, смогу…
– Я вам нравлюсь? – иронично переспросила Рикке, хорошо знавшая цену таким вот скоропалительным признаниям. – Хенрик, уж не слишком ли вы торопитесь?
– Вы – сотрудник полиции, а полиции надо говорить правду, – невозмутимо ответил Хенрик. – Кроме того, вы психолог, значит должны разбираться в мотивах. Если бы вы мне не нравились, я не пригласил бы вас скоротать вечерок в этом благословенном месте. Но мое отношение, Рикке, ни к чему вас не обязывает. И помощь я вам предложил от чистого сердца.
Рикке показалось, что откуда-то сверху ей грозит пальцем святая Бригитта, словно говоря: «Я так старалась помочь тебе, девочка, а ты вот-вот все испортишь. Будь благоразумна, а то я больше не стану тебе помогать, у меня дел хватает…».
– Спасибо, Хенрик, – как можно приветливее, едва ли не ласково, сказала Рикке. – Это так здорово, что вы хотите мне помочь. Я иногда бываю колючей, но на это не стоит обращать внимания…
Рикке достала из сумки блокнот, где помимо прочего были и срисованные знаки Татуировщика, и под оглушающий грохот габбера ознакомила Хенрика со своей теорией. Немного волновалась, вдруг он, подобно многим, тоже ее не поймет. Но волнения оказались напрасными. Внимательно выслушав Рикке, Хенрик помолчал немного, рассматривая рисунки, а затем сказал:
– Вы правы, Рикке, стиль здесь чувствуется. И довольно своеобразный, то есть эту руку не так уж трудно узнать.
Рикке чуть не подпрыгнула на стуле от радости. Это надо же такому случиться – с ней согласился человек, который разбирается в живописи! И даже готов помочь в поисках! Значит это далеко не такая чушь, как считают некоторые, не видящие ничего дальше собственного носа!
Чем больше непонимания и насмешек достается от окружающих человеку, тем большую радость испытывает он, встретив единомышленника, или, хотя бы того, кто выслушает и поймет. К концу вечера отношение Рикке к Хенрику изменилось с нейтрально-любопытного на дружеское и, даже, более чем дружеское. Если бы вздумалось намекнуть на секс, он вряд ли бы встретил отказ. Но Хенрик и не думал намекать. Расплатившись по счету, он довез Рикке до дому, а на прощанье, в дополнение к своей визитной карточке, вручил ей пластиковый прямоугольник с логотипом своей галереи (черные буквы «К» и «Г» в черном же квадрате – строго и стильно).
