– Я говорил о том, как создавал композицию, одновременно символизирующую красоту и обреченность, а эта дура написала только про то, как я рублю голубям головы! – Бьярне в сердцах стукнул кулаком по столу. – Чертова шлюха! Так бы ее и придушил, попадись она мне! В этой гребаной стране можно трахнуть голубя,
[75] можно отрубить ему голову и зажарить, но нельзя отрубить голову, чтобы создать шедевр! Я, хоть и мистик, но реалист! Я предпочитаю видеть то, что я рисую!
Композицию, одновременно символизирующую красоту и обреченность? Так бы ее и придушил, попадись она мне? О, да этим типом явно стоит заняться. Запах удачи защекотал ноздри Рикке. Как только стул справа от Бьярне освободился, она поспешила занять его.
После публикации интервью защитники животных подняли вой. Недолгое время Бьярне купался в лучах столь неожиданно обрушившейся на него славы. При этом он делал направо и налево заявления, одно глупее и провокационнее другого, в результате чего прослыл психопатом с садистскими наклонностями, лишился работы в академии изящных искусств и больше нигде не выставлялся, потому что ни одна галерея, даже неразборчивая «Сёддрём галлери» дела с ним иметь не желала. Бьярне перебивался временными работами, не требующими квалификации, а иногда, как стало ясно из намеков Лукаса, ему удавалось «присосаться» к какой-нибудь обеспеченной даме, недобравшей тепла и ласки. Сейчас, судя по тому, как свободно Бьярне глушил дорогой аквавит, был как раз такой период.
Когда Лукас отвлекся на кого-то из только что пришедших, Рикке удалось немного разговорить Бьярне. Для этого пришлось поступиться собственными принципами, прикинуться чуть ли не сатанисткой и заявить, что «несколько сраных голубей» (прости, святая Бригитта, но чего только не сделаешь ради дела) совершенно не стоят того, чтобы портить из-за них жизнь хорошему парню. Ну и татуировками тоже пришлось повосхищаться, не без этого.
Бьярне уже не смотрел такой букой. Рикке попыталась вытянуть из него сведения, которые могли помочь в идентификации. Бьярне в Копенгагене сотни, и, вообще, для наведения справок о человеке одного имени мало.
– Я помню эту истерию с голубями, – сказала она, хотя на самом деле ничего такого не помнила. – Бьярне Хенриксен, верно?
– Хенриксен – это дед из телевизора,
[76] – поправил Бьярне. – Моя фамилия Ворм и попрошу воздержаться от дурацких шуточек.
[77]
Отлучившись в туалет, Рикке заодно зашла со смартфона в интернет и поискала. Да, действительно, Бьярне – это Бьярне Ворм, даже фотографии нашлись. Сейчас Бьярне стригся коротко, а три года назад, с длинными волосами, он был дивно как хорош. Харальд Прекрасноволосый…
[78]
Три года?! Получается, что Татуировщик начал убивать вскоре после этой истории. Ого!
Вернувшись за стол, Рикке начала жаловаться на то, как часто приходится ей переезжать с места на место в поисках дешевого жилья. Проклятые домовладельцы только и знают, что поднимать арендную плату, а с деньгами у одинокой девушки туго. Уловка удалась – Барни проболтался, что он живет в Глострупе,
[79] возле северной кольцевой дороги, а чуть позже добавил, что живет на первом этаже и когда теряет ключи, попадает домой через окно. Вполне достаточно сведений.
Кажется, Рикке удалось завоевать расположение Бьярне. Он даже предложил подбросить ее до дома на своем мотоцикле, если им по пути, но Рикке отказалась, соврав, что живет в противоположной стороне, в Торнбю, возле аэропорта. Еще чего не хватало – садиться на мотоцикл к вероятному серийному убийце, да еще и пьяному вдребадан. Велики шансы попасть не в Глоструп и не в Торнбю, а прямиком на небеса.
Домой Рикке ехала в полной уверенности насчет того, что Бьярне и есть Татуировщик, настолько удачно все складывалось – начиная с отвратительного впечатления, которое производил Бьярне, и, заканчивая временем, когда произошла вся эта история с голубями. Атлетическое телосложение, то есть – физическая сила, признаки социопатии, отрубленные голубиные головы, желание задушить журналистку из «Се ог хёр» (возможно это просто слова, а возможно и нет), татуировки… Даже то, что Бьярне время от времени находился на содержании у пожилых женщин, тоже не противоречило образу Татуировщика. Многие альфонсы склонны ненавидеть женщин, ибо вынуждены потакать их прихотям против своей воли. От этого до глобального женоненавистничества – один шаг. Но почему он не убивает пожилых дам? Потому что молодых ему убивать приятнее. И потом, молодые рано или поздно станут пожилыми (если, конечно, им повезет), так что возрасту можно не предавать особого значения. А все остальное очень даже подходит.
Рикке знала, что обычно то, что само плывет в руки во время расследования, оказывается дутым пузырем. Об этом не раз говорили полицейские инспектора, в том числе и Оле. Оле вообще не верил в удачу, а полагался на глаза, уши и ноги. Но тут был особый случай. Проклятого серийного убийцу ловили не первый год и Рикке выдвинула свою крепкую логичную версию, основываясь на том, что уже было сделано. Она внимательно изучила все пути, которые в конечном итоге приводили в тупик и нашла еще один путь. Это не удача, а плод вдумчивого анализа более чем двухлетней работы отдела убийств. Коллеги, если можно так выразиться, очистили плод от кожуры и в упор его не замечали, хоть он и лежал у них под самым носом. А Рикке увидела… Конечно, ей немножко повезло – она встретила Хенрика, который дал несколько полезных советов, но кто мешал Эккерсбергу, Ханевольду, Йоргенсену, Берингу или Оле пообщаться с Хенриком? Он бы и им сказал то же самое. Как говорят в Ютландии – тот, кто в правильное время вышел в море с крепкой сетью, без рыбы обратно не вернется. Рикке все сделала правильно и потому к концу первой недели поисков у нее появился подозреваемый. Хороший такой подозреваемый, явный кандидат в Татуировщики.
На работе Рикке почувствовала себя лучше. Гадкий осадок, вызванный общением с Бьярне, растворился в рабочей суете, а езда на отремонтированном велосипеде помогла организму восстановиться. Не до конца, потому что небольшая головная боль пока что давала о себе знать, но на нее можно было не обращать внимания.
Проклятый Оле с утра занимался своими курдами и явился в управление только в шестом часу вечера, когда большинство сотрудников разошлось по домам. Рикке некуда было торопиться, к тому же психологу всегда есть, чем заняться, потому что отчетов приходится составлять много, поэтому она задержалась. В щель между дверью кабинета Оле и косяком Рикке вставила сложенную вчетверо записку с просьбой немедленно ее найти.
