Девушка улыбнулась, сверкнув в тусклом свете зубами молочного, почти голубого цвета.
– Нет, думаю, что не согласятся. И все же мне хотелось бы, чтобы вы вернулись.
Я улыбнулся в ответ и кивнул. Она ожидала, что я соглашусь с ней, скажу, что хотел бы вернуться в Боросево, но я не стал лгать ей.
– По правде говоря, Боросево не кажется мне сейчас безопасным местом, то есть не будет безопасным, если на нас нападут сьельсины.
– Думаете, они могут напасть?
– Кажется, наши джаддианские друзья тоже так считают. – Я оглянулся на черную массу, нависшую над алтарем. – А вы можете, после той первой атаки, искренне сказать, что не верите в это?
Боги, как холодно стало в этом тоннеле, в этом зале, в темноте под миром! Тяжесть всей каменной толщи над головой сжала мою душу в крохотный комочек. Казалось, флот сьельсинов уже подошел близко, зловещий, как изогнутые колонны построенного чужаками лабиринта. Тени разума.
Девушка подошла ко мне сзади и обняла тонкими руками. Она ничего не сказала, просто обняла. Анаис была выше меня, так что ее подбородок прижимался к моей макушке. Приятно, когда тебя обнимают… и я так долго был лишен этого. И я не сопротивлялся поначалу. Пока в темноте не мелькнуло побледневшее от болезни смуглое лицо Кэт. Я сбросил с себя руки Анаис. Это была та самая девушка, которой меня продали.
– Анаис, отпустите меня.
Дочь графа вздрогнула, но не отстранилась. Хотя дистанцию между нами можно было измерять световыми годами, парсеками.
– Отец рассказал мне о своих планах… – призналась она.
Я сжал губы, не зная, что делать. Теперь я точно понимал, что чувствовала когда-то Кира.
– …О том, то вы должны стать моим консортом.
– Вашим племенным самцом, вы хотите сказать.
– И больше вы ничего в этом не видите?..
Я почувствовал тепло ее дыхания на своем затылке.
– Так не должно быть, неужели вы не понимаете? Мы можем стать… полезными. Для Эмеша, для наших детей.
– Наших детей?..
Мысль об этом не укладывалась в моей голове. Дети. Что я должен был ответить ей? Генетические образцы можно получить и без моего согласия. Я мог доживать свой век в заточении или в летнем дворце, как моя мать. Но у меня не было власти, не было выбора. Мои мускулы под кожей обратились в мрамор, я стоял неподвижно, словно эти безобразные колонны, что поддерживали темноту.
– Анаис, я не хочу даже говорить об этом. Мой отец отказался от меня. Ваш отец охотится… за моими генами, словно я породистый жеребец.
Она по-прежнему молчала, лишь еще крепче прижималась ко мне. Дрожала? Боялась? Или боялся только я? Не говоря ни слова, она прикоснулась рукой к моей щеке и развернула меня к себе. Мое тело словно налилось свинцом, я посмотрел на ее лицо в полутьме и открыл рот, собираясь сказать еще что-нибудь, но не находя нужных слов.
И тут Анаис поцеловала меня.
Я замер.
Здесь, в этой холодной пещере, она была теплой и доступной… но я не хотел ее.
– Все совсем не так, – прошептала она.
Я вытянул руки перед собой, удерживая ее на расстоянии.
– Нет, все именно так.
– Но вы же станете властелином Эмеша вместе со мной. Можете себе представить?
Я мог представить и сказал ей об этом. Но власть подобна магниту, она действует в двух направлениях – отталкивает точно так же, как и притягивает. Мои мать с отцом были узниками своего положения и своей крови. Им не позволили сделать собственный выбор. Таким же был и я – бессильным и зависимым от благосклонного внимания Анаис. Мне вспомнилась та безлунная ночь в Боросево, когда меня со смехом вытаскивали из моего убежища. Я закрыл глаза, отгоняя видение.
«Я не хочу этого», – собирался ответить я, но вместо этого услышал неотличимый от моего голос:
– Какой чудесный это будет день!
А что еще я мог ей сказать? Как солдат перед легатом, как простой корабельщик перед капитаном или как когда-то Кира передо мной, я был беспомощен перед этой девушкой и государственной машиной, которую она представляла. Она получит меня, и что бы я ни сделал, это ничего не изменит.
– Но боюсь, ваш двор не примет меня, после того как Гиллиам…
Она прижалась ко мне, уткнувшись лицом в яремную ямку. Мое тело предательски отозвалось. Меня едва не стошнило.
– Не хочу говорить о Гиллиаме. Мы заставим их принять вас. Это мой двор, моя планета. Моя родовая планета. Мы покажем им, вы и я.
Я остолбенел на какое-то мгновение и не успел пошевелиться, как ее губы впились в мои. У них был вкус пепла.
– Адриан, я… ох!
Услышав этот голос, я оттолкнул Анаис от себя, чувствуя, как кровь приливает к моему помрачневшему лицу. Анаис, возбужденно дыша, со смешком обернулась, а мое сердце превратилось в стекло, как немного раньше мускулы превратились в мрамор, и разбилось на осколки, упав на землю.
Валка стояла у входа в усыпальницу, там же, где недавно стояла Анаис. Даже теперь я могу только гадать, нахмурилось ли ее остроскулое лицо или же на нем появилась изумленная усмешка.
– Доктор, я… Анаис пошла искать меня.
– Это я вижу, – насмешливо ответила Валка. – Джаддианцы ждут молодую леди. Пора.
Я кивнул с тяжестью на душе:
– Это не то, что… Мы не…
– Меня это не интересует, – заявила Валка.
Хотелось бы думать, что она произнесла это слишком резко, слишком поспешно. Но затем она рассмеялась:
– Идите же скорей.
Глава 67
Потерянное время
Наше пребывание в космосе превратило безграничные миры в крошечные острова. Генетические улучшения подорвали наши представления о времени. Как вы уже читали, некогда я болтался по улицам, не заботясь о его ценности. Захваченный шумом, суетой и яркими красками города, я считал потерянное здесь время сущими пустяками в сравнении со столетиями, которые гарантировала мне моя кровь. Как легко было поверить, что я могу оставаться вместе с Кэт в нашем полуразвалившемся жилище до тех пор, пока время не разрушит меня самого, как этот дом.
Тот, кто надеется на будущее, оттягивает его приближение, а тот, кто будущего боится, приглашает его войти в свою дверь.
Августин когда-то сказал, что если прошлое и будущее существуют, то они существуют не как таковые, а как настоящее в своем собственном времени. Прошлое, говорил он, существует только в памяти, а будущее – только в ожиданиях. Ни то ни другое не реально. Прошлое и будущее – наша жизнь и наши мечты – это только истории. В конце концов, и мы все тоже истории. И ничего больше. А природа истории состоит в том, что время существует и прошлое существует в будущем, а будущее существует в прошлом. Таким образом, все времена существуют в сознании и, возможно, в тех силах, что сформировали сознание. Один поэт написал, что время непоправимо
[26]. То, что могло быть, – это только абстракция: нереализованные миры в квантовом пространстве, которые, в свою очередь, определяют реальные события, исключая себя из реальных событий.
