Уванари находилось спиной ко мне, когда я вошел вместе с женщиной-инквизитором в белых одеждах и двумя облаченными в черное катарами с бритыми головами и завязанными глазами. Обнаженная фигура сьельсина, с раскинутыми в форме буквы X руками и ногами, напомнила мне икону языческого бога Андрея. Хотя лицо Уванари было развернуто в сторону от меня, я видел его расплывчатое белое отражение в полированной металлической стене камеры. Следуя указанию инквизитора, я встал в углу, вне поля зрения сьельсина, рядом с тележкой, уставленной хирургическими инструментами и тускло блестевшими трубками. Мое дыхание от холода превращалось в пар, под ногами хрустел иней. Я ощущал на себе тяжесть чужих взглядов: наблюдатели – те же самые мелкие людишки с пеплом в сердце, которые приказали провести это расследование. Здесь были и Лигейя Вас, и Огир, и Смайт.
Смайт. Я лучше думал об этом офицере, бывшей плебейке.
Катары прикрепили сенсорные ленты к разным участкам тела ксенобита, затем один из них подошел к стоявшей рядом со мной тележке и прокатил ее вокруг креста, на котором висело Уванари, чтобы оно могло разглядеть инструменты. Существо испустило тонкий пронзительный вой, вызвавший усмешку на плоском, типично эмешском лице инквизитора. Она решила, что это признак боли и страха – тех самых эмоций, от которых покраснело мое собственное лицо.
Уванари рассмеялось.
– Qisaba! – выругалось оно, прервав пронзительный вой; гортанные слова сьельсинского языка резко отличались от высокого, скрежещущего нечеловеческого смеха. – Зачем вам понадобилось лечить меня?
Существо затихло и попыталось повернуть голову, чтобы осмотреться, но не смогло меня увидеть. Но оно должно было понять, что в комнате находился еще кто-то, хотя бы по расплывчатому цветовому пятну отражения на металлической стене.
Его следующие слова глубоко ранили меня:
– Raka Marlowe saem ne? – «Где Марло?» – Он обещал мне защиту.
Инквизитор оглянулась на меня в ожидании перевода. Она не разобрала моего имени в цепочке незнакомых слов. Внезапно я понял, что перестал дышать.
– Оно спрашивает, зачем вы лечили его, если снова собираетесь мучить.
Я не стал переводить фразу о защите. Какой в этом смысл?
– Марло! – Уванари закрутило головой, пытаясь взглянуть на меня. – Bakkute! Ты говорил! Ты обещал!
Его насмешки над собственным положением закончились. Оно нашло врага – меня.
– Оно спрашивает обо мне, – объяснил я инквизитору и продолжил по-сьельсински: – Asvatatayu koarin o-variidu, Uvanari-se.
«У меня не было выбора».
– Вы не должны разговаривать с допрашиваемым, а только переводить! – рявкнула инквизитор, отходя от решетки на полу под крестом, нетерпеливо дожидавшейся продолжения.
Агари включила записывающий модуль на своем наручном терминале и поднесла его к пухлым губам:
– Тринадцатое, ноль второго, шестнадцать тысяч сто семьдесят второго. Председатель: инквизитор Ка Эф Агари. Допрашиваемый: сьельсин-ксенобит, в сообщении из Калагаха названный Уванари. Ассистенты: братья Ром и Удан, а также переводчик из мирян.
Делая эти заметки, она прищурила черные глаза и опустила лицо к голографическому устройству на запястье.
– Ты был капитаном корабля, сбитого над этим миром?
Допрос начался в том же духе: холодный, отчужденный и бесстрастный, как сама эта комната. Я был при этом всего лишь прибором, заменой автотранслятора, какими привыкли пользоваться тавросиане, норманцы и экстры. Я и в самом деле старался быть чем-то меньшим, чем есть на самом деле, устраниться от этого ужасного действа.
«Просто уйди в себя», – мысленно повторял я. Не афоризм схоласта, а соломинка, за которую цеплялся молодой человек, оказавшийся так далеко от дома.
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта корабля «Йад Га Хигатте».
По ровному голосу существа я понял, что это был сьельсинский эквивалент представления по имени, званию и личному номеру. Мое сердце окаменело в ожидании крови, которая должна была вскоре пролиться.
Инквизитор Агари кивнула, выслушав перевод:
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
Я заменил «Эмеш» на «этот мир», понимая, что название планеты ничего не скажет сьельсину.
К моему ужасу, Уванари в ответ лишь повторило:
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта корабля «Йяд Га Хигатте».
Кем бы ни была инквизитор, но только не идиотом, не способным опознать повтор. По ее знаку один из двух катаров приблизился, обошел вокруг сьельсина и включил механизм в задней части креста, повернувший руку существа так, чтобы легче было до нее дотянуться. Рука по-прежнему оставалась закрепленной, а катар – без предупреждения и без колебаний – оторвал блестящий коготь с большого пальца Уванари. Коготь был толще человеческого ногтя и сломался с сухим треском. Но строение тела не сильно отличалось, и сьельсин с трудом сдержал крик, когда кровь, еще более темная, чем сутана катара, закапала на решетку под крестом.
– Скажите ему, что у него есть еще одиннадцать пальцев.
Вместо этого я пробормотал:
– Мне очень жаль. Я пытался остановить их, но…
Что тут еще можно было сказать? Я замолчал, стараясь смотреть куда-нибудь в сторону, но отыскал взглядом лишь наше тусклое отражение в полированной металлической стене. Я представлял, как то же самое повторяется снова и снова с каждым из пленных, пока последнее существо не впадет сначала в бешенство, потом в безумие и наконец не умрет, израненное, истекающее кровью. Древние считали, что пытки – это не метод, что ими ничего не добьешься. Не скажу, что они были не правы, но сила Капеллы заключалась не в том, чтобы с помощью пыток выяснить правду, даже когда это удавалось сделать. Скорее уж они приучали к страху сильных мира сего, включая и самого императора. А теперь приучали сьельсина.
«Просто уйди в себя».
Я молил неизвестно кого и неизвестно о чем. А затем застыл на мгновение, сообразив, что не перевел последнюю фразу Агари. Не угрожал Уванари, а извинялся перед ним, но никто этого не заметил. «Никто не заметил!» Я мог говорить все, что захочу, мог идти своей дорогой, какой бы они ни была, и получить ответы. Нужно только быть очень осторожным.
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта корабля «Йяд Га Хигатте».
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта…
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
– Зачем вы прилетели…
– Зачем вы прилетели…
Уванари оторвали семь когтей, прежде чем он ответил, прежде чем произнес одну-единственную фразу:
– Balatiri! Civaqatto balatiri!
«Мы прилетели, чтобы помолиться здесь».
Я выругался, а инквизитор Агари удивленно приподняла брови.
