– Какие они?
– Сьельсины?
Я посмотрел в окно, поверх красных и серо-металлических крыш, на огромное посадочное поле, пытаясь отыскать в этом лабиринте место, где другого, более молодого Адриана бросили умирать голым и беззащитным. Я так и не вернулся туда, не отплатил сполна старой карге из госпиталя, не отомстил тем рабочим, что ограбили меня. Не узнал и о том, что произошло с Деметри и его командой. Почему все вышло именно так? Земля, бог и император, я должен был оказаться на Тевкре, в Нов-Сенбере. Должен был со временем стать Тором Адрианом… уже стал бы и носил бы зеленую одежду. Но миром движут другие силы, более могущественные, чем человек. Силы, которые, подобно времени и приливам, никого не ждут. Даже император, даже звездный свет и те склоняются перед мрачной мощью естественных законов.
Я помедлил, несколько раз вздохнув, и ответил:
– Они… они похожи на нас, но не настолько, как я поначалу думал.
Я рассказал ей все: о нашем спуске в подземелье, о схватке в усыпальнице Тихих, об Уванари и Танаране. Однако промолчал о моей неприглядной роли в допросе сьельсина в тоннеле. Было бы проще сказать, что я просто не хотел, чтобы мнение Валки обо мне, лишь недавно улучшившись, снова изменилось, но на самом деле я просто не был в тот момент уверен, что смогу говорить об этом эпизоде. От одних только воспоминаний о нем мне становилось дурно.
– Но нам нечего опасаться, – я потер глаза кулаком и откинулся на мягкую спинку кресла, – по крайней мере, я так считаю. Не похоже, чтобы это был боевой корабль сьельсинов. Даже Капелла понемногу начинает в это верить.
Я слабо улыбнулся.
Валка слегка подалась вперед, напряженно глядя на меня:
– И они не попытались… – Она изобразила рукой режущее движение поперек горла.
– Убить меня? Нет, не пытались. Сейчас я им нужен.
Я встал, взял пару забытых бокалов с буфета между креслом и кухонным уголком. Наполнил один из них водой из фильтра, выпил, наполнил снова.
– Не хотите воды? Вина у меня, наверное, не осталось.
Валка замахала рукой, отказываясь, и я тяжело оперся о гранитную столешницу и сказал:
– Я пытался убедить рыцаря-трибуна, что мы можем использовать пленных как заложников, чтобы заключить мир со сьельсинами, но она не стала меня слушать. Граф даже не появляется на заседаниях совета. Думаю, он просто хочет, чтобы все поскорей закончилось.
«А еще я думаю, что сьельсины поклоняются Тихим», – едва не сболтнул я, но помешала давящая свинцом усталость и болезненное покалывание в затылке от ощущения, что за мной следят, которое почти оставило меня в Калагахе. Я оглянулся на одну из наиболее заметных камер – крохотную черную линзу, встроенную в панель освещения и кондиционирования воздуха. Вне всякого сомнения, один из десяти тысяч глаз, объединенных в сеть и поставляющих информацию в контрольный пункт службы безопасности, где все записывается, если вообще не контролируется наблюдателями в активном режиме.
– Разве можно винить его за это? – спросила Валка, проведя рукой с кольцами по черным линиям на своем обнаженном левом предплечье.
– О боги, нет, конечно!
Я раскрутил стакан, как волчок, так что тяжелое стекло задребезжало, но тут же протянул руку, чтобы остановить вращение, и сказал:
– Мы должны стремиться стать лучше, не быть anaryoch.
Валка фыркнула, но в резких чертах ее лица проявилась улыбка:
– Ваше произношение… Знаете, оно просто ужасно.
– Нисколько не сомневаюсь.
Я снова раскрутил стакан. Пока мы говорили о вполне безопасных вещах, но мне хотелось сообщить ей еще многое, чего я сказать не мог, и это раздражало меня.
– Жаль, Валка, что не могу рассказать вам больше. Честное слово, жаль.
Никогда не знаешь, кто подслушивает твои слова. Считается, что эти записи изучает только служба безопасности, но глупо надеяться, что Капелла не имеет доступа к тому или иному каналу.
Валка опустила голову с чересчур огорченным видом:
– Понимаю. Имперские секреты.
Для любого, кто знал ее, такая внезапная покорность судьбе была бы равнозначна пощечине. Я едва не выронил стакан, но в последний момент подхватил его, продолжая удивляться ее реакции. На мгновение она стиснула зубы, мышцы на висках напряглись, веки опустились. И вдруг свет со щелчком погас, оставив нас в темноте. Еще один из регулярных перебоев с энергией в замке. Я расстроился, опасаясь, что кондиционер выйдет из строя и мы вспотеем в душной темной комнате.
Она подняла голову и выгнула брови, снова став прежней Валкой.
– Я совсем забыла про эти глупые штуки.
– Какие?
– Камеры. Пройдет несколько минут, прежде чем они снова заработают.
«Камеры».
– Ох.
Мне потребовалось время, чтобы до конца осознать смысл ее слов. Но когда я понял, вспомнил, у меня глаза на лоб полезли. Десять тысяч глаз закрылись.
– Как вам… – Я бросил взгляд на контрольную панель: крохотный красный огонек рядом с камерой погас. – Вы уверены?
– Полностью. – Она постучала себя по виску. – О чем мы должны поговорить? Убийство? Измена?
Кровь отхлынула от моего лица, я вскочил на ноги. Валка рассмеялась, по-настоящему рассмеялась и показала на меня пальцем:
– Ух, видели бы вы свое лицо!
Она потерла глаз, а затем снова постучала по виску:
– Я это сохраню для себя, Марло.
Мне было не смешно.
– Вы с ума сошли? – процедил я сквозь зубы.
– Нет, это вы вели себя как сумасшедший, – она наградила меня самой язвительной из своих усмешек, – никто меня не слышал.
Я остался стоять, уверенный, что через мгновение охранники вышибут деревянную дверь штурмовым тараном и ворвутся внутрь, сверкая оружием. Однако ничего страшного не случилось.
– Но как? – спросил я, глядя на погасший огонек на панели кондиционера. – Электричество – это ваша работа?
Валка в третий раз постучала по виску:
– Нейронное кружево.
Эти слова она произнесла еще при нашей первой встрече.
– Я понятия не имею, что это значит.
Она прошипела что-то неразборчивое на своем языке, а затем сказала:
– Я все время забываю. Вот.
Валка повернулась спиной и длинными тонкими пальцами развела в стороны темно-рыжие волосы на затылке:
– Потрогайте здесь.
– Что? Я…
– Просто потрогайте.
Я прижал пальцы к основанию ее черепа. Там был какой-то бугорок, размером с горошину. Сквозь пряди волос я различил на фоне бледной кожи что-то белое и блестящее, как фарфор. Я не знал, что это такое, и не знал, что сказать, просто стоял в смущенном молчании, все еще касаясь рукой ее волос.
