У меня ком встал в горле. Это было самое бесплодное из всех направлений расследования, независимо от той вежливости, которую только что проявила инквизитор. Все детали обстановки снова приобрели прежнюю ясность: крест с регулируемыми перекладинами и магнитными зажимами, решетка на полу, голые стены, разложенный на тележке набор инструментов, равно пригодных как для медицинских целей, так и для пыток. И сами катары – с одинаково выбритыми головами, черными сутанами и фартуками, похожими скорее на врачебную одежду, чем на ритуальную, более темного цвета, чем возможно для любой другой ткани. Здесь не было места для шуток и даже для неповиновения. Я до боли в костях сжал рукоять своего ножа, ожидая реакции Уванари.
Сьельсин отказался отвечать:
– Я не могу вам это сказать.
По сигналу инквизитора катар взял с ближайшей тележки устройство длиной в человеческую руку от кисти до локтя, из-за шарика на конце напоминающее булаву. Поднес предмет ближе к ичакте, чтобы сьельсин мог его рассмотреть, и запустил какой-то механизм на рукоятке. Композитный материал шарика быстро нагрелся и засиял, как раскаленный уголек, только что извлеченный из костра. В глазах Уванари вспыхнул страх. Бормоча проклятия, оно попыталось отстраниться.
Второй катар наклонился и сдернул ткань, прикрывавшую гениталии сьельсина. Затем убрал кожаные ремни, стягивающие ксенобита, оставив только электромагнитные зажимы. В эвдорском театре масок палач всегда в мельчайших подробностях, от которых волосы встают дыбом, рассказывает жертве – обычно героине, – что собирается с ней делать. Он подмигивает публике, хихикая и потирая руки. Катары ничего не говорили, не давали никаких объяснений. Они просто выполняли свою работу.
– Что они делают? – спросило Уванари, его глубокий голос звучал теперь немного выше. – Адриан, что они делают?
Убрав последние пожароопасные ремни, второй катар отошел от жертвы и сложил руки на животе.
Я не успел ответить. Первый катар махнул булавой, осыпав сьельсина вишнево-красными каплями, чистыми, как слезы. Уванари закричало, холодная камера заполнилась запахом горелой плоти с металлическим привкусом. Худая грудь сьельсина тяжело вздымалась, вдыхая воздух, подпитывающий новые крики, которые постепенно слабели, погружаясь через боль в преддверие безумия.
На белой коже существа проступили воспаленные рубцы, серые, черные и желтушные по краям. Из ран сочилась чернильная кровь и вместе с ней что-то серебристое.
Свинец.
Эти негодяи применили свинец.
– Инквизитор! – не выдержал я. – Нет!
Уванари выдохнуло что-то, когда тонкие языки дыма поднялись по спирали к вентиляционному отверстию в потолке. Агари не обращала внимания на меня, в пустой комнате отчетливо были видны белки ее глаз. Я ожидал, что инквизитор будет ругаться, кричать на меня за то, что я посмел ей возражать, но она лишь спросила:
– Что оно сказало?
Я прислушался и покачал головой:
– Не могу разобрать. На этот раз вы зашли слишком далеко, маньячка.
Мне стоило огромного труда не вытащить свой нож прямо в это мгновение.
Инквизитор лишь пожала плечами и повторила свой вопрос, свой приказ:
– Скажи нам, где находится ваш флот!
– Чтоб сгнил твой воздух! – проговорило Уванари.
Какое-то проклятие? Проверить не было никакой возможности.
– Ты предала бы своих?
Инквизитор махнула рукой, и катар ударил сьельсина булавой, оставив на его теле медальон обожженной плоти величиной с мой кулак.
– Скажи нам, где ваш флот! – повторила инквизитор, а вслед за ней и я – тихим голосом, глядя на катара, а не на сьельсина, прикрепленного к кресту.
Оставалось лишь надеяться, что Валка не провозится слишком долго.
Наши с Уванари взгляды встретились. Оно поджало тонкие губы, в черных деснах сверкнули глянцевые зубы. Непривычному уху его затрудненное дыхание могло показаться сьельсинским «да, да, да». Я тоже вздохнул, понимая, что это «нет». В любое мгновение – теперь уже в любое – Валка могла отключить энергию на нижних уровнях, и тогда Танаран и все остальные набросятся друг на друга.
– Скажи нам, где ваш флот!
Крик.
– Скажи нам, где ваш флот!
Дым.
– Скажи нам…
Крик.
Уванари бессильно повисло, уронив голову на грудь, так что были видны только костяные рога гребня. Без кожаных ремней, закрепленное лишь за талию, запястья и лодыжки, оно, казалось, едва удерживалось на кресте. Безмолвные, как катары, мы смотрели на него. Уванари стошнило, синяя жидкость забрызгала решетку. Его стошнило еще раз, потом оно сплюнуло, чтобы прочистить рот.
– Вы, люди… вы все одинаковые.
Я нахмурился, едва удержавшись от того, чтобы перевести его слова инквизитору.
– Ты уже говорило это раньше! – сказал я по-сьельсински, не включая инквизитора в наш разговор. – Ты уже говорило это! В самом начале.
Я забыл об этом. Как я мог забыть об этом?
– Что оно сообщило, Марло? – вмешалась Агари, взмахом руки остановив катаров.
– Тсс.
Я даже не обернулся к ней, весь поглощенный открывшимся тайным смыслом. Позабыв о Капелле, позабыв о ндакту, позабыв о своем плане.
– Ты уже говорило с людьми раньше? – Это, конечно, не могла быть просто фигура речи. – Где?
Я пробрался мимо катара, повторяя свой вопрос:
– Saem ne? Где? Saem ne? Saem ne?
Агари не была настолько толстокожей, чтобы ничего не заметить. Она схватила меня за локоть и прошипела:
– Какого дьявола? Что здесь происходит?
Я перевел ей, что сказал сьельсин, и добавил:
– Если они уже встречались с другими людьми, то, может быть, эти люди знают, как найти их флот. Нам не нужно узнавать это самим.
По знаку Агари первый катар ударил Уванари в живот своей булавой-разбрызгивателем, в то место, где у человека находился бы пупок. Белая кожа посерела и покрылась волдырями, и Уванари, стиснув зубы, прошипело:
– Скажи ему, чтобы он перестал.
Оно говорило об Агари.
– Она не перестанет, – покачал я головой.
– Она?
Кровь текла из сотни мелких ран, и, глядя на него, я оцепенел от ужаса точно так же, как Уванари от боли. Валка слишком задержалась. Может быть, она передумала? Бросила на произвол судьбы меня и весь мой план. Нет, конечно же, она не могла так поступить. Конечно нет. С огромным усилием, словно поднимало не голову, а решетку замка, Уванари посмотрело прямо на меня, прищурив глаза.
– Твой народ – чудовища, забирающие себе все, что захотят.
– Мы не чудовища. Мы не едим твой народ, – крикнул в ответ я.
