– Вот, – сказала она, не вынимая сигарету из пожелтевших зубов.
На мгновение в комнате повисла тишина, нарушаемая только шумом транспорта под окнами здания гильдии.
Дальше предстояла самая деликатная часть плана.
Я взял планшет и с легкостью заполнил простую форму договора, прикасаясь к экрану стилусом, который переводил мои завитки в четкий шрифт галстани. Затем повторил операцию на другой странице. Работа была почти закончена, наступил решительный момент. Я положил планшет на стол.
– Знаете, мадам Бейлем, так уж вышло, что мы можем помочь друг другу.
Я продемонстрировал ей свою самую лучшую, не имеющую ничего общего с домом Марло улыбку.
Ее плебейское лицо с вялым подбородком потемнело.
– Как это понимать?
Я продолжал любезно улыбаться.
– Вы согласны, что сто двадцать тысяч – это… солидная сумма?
Она кивнула с видом простодушного зрителя, ожидающего от эвдорского волшебника каких-то магических манипуляций.
Кивнула один раз. Медленно. Молча.
– А что вы скажете насчет ста тридцати?
Глупо, но мое мятежное сердце быстрей застучало в еще не до конца зажившей грудной клетке. Я говорил мягко, уверенный, что мои охранники ничего не услышат из коридора. Только не через крепкую дверь из листовой стали. Почему я вообще должен чего-то бояться? Я обладал здесь полной властью, у меня были деньги, было имя. А факционарий гильдии… что имела она? Возможность меня разоблачить? Но если она согласится, то станет соучастницей. А она согласится. Я прекрасно это понимал, делая новое предложение.
– Я подпишу контракт на сумму в сто пятьдесят тысяч марок, если… – я дважды провел ладонью по экрану планшета, и на голографической стене появились два документа, – если вы подпишете параллельный контракт на сто тридцать тысяч, который останется у меня. Незарегистрированный.
Увидев смятение на ее лице, я продолжил наступление:
– Я хочу, чтобы вы выплатили мне разницу и перевели ее на универсальную карту. Или лучше даже в хурасамах, если они у вас найдутся.
– Вы представляете себе, сколько будут весить эти хурасамы? – скептически поинтересовалась она. – У вас есть при себе погрузчик?
Я сконфуженно махнул рукой:
– Значит, тогда на карту.
– Вы просите, чтобы я отмыла деньги.
– Нет, не так, – настаивал я, надеясь, что мне удастся не отступить от плана. – Я прошу, чтобы вы… почувствовали неловкость за ту огромную сумму, которую вам передают, и вернули мне незначительную ее часть без лишнего шума. Чтобы успокоить свою совесть.
Я снова улыбнулся, но на этот раз кривой ухмылкой истинного Марло. Аккуратно стащил перстень-печать с большого пальца левой руки и поднял его, готовый скрепить оба контракта и переправить терабайты кодированной информации. Я подумал обо всем, что символизирует это кольцо: о моем имени, моей линии крови, генетической истории, личной собственности в двадцать шесть тысяч гектаров земли в горах у Красного Зубца.
Бейлем перевела взгляд с моего лица на голографическое изображение контракта на стене, а затем на дверь. Я заметил, как в тусклых глазах факционария вспыхнула жадность. Забытая сигарета уже догорела до самых ее пальцев.
– А если я откажусь?
Неужели это необходимо было объяснять?
– Для этого и нужен второй контракт. Я заполню его с официальной регистрацией и скажу, что кто-то из ваших людей, должно быть, взломал контракт и изменил сумму. Как вы думаете, кому из нас поверят? Вы и так встали поперек дороги моему отцу из-за всей этой суматохи с консорциумом.
Ее грубое лицо побледнело.
– Разумеется, вы вольны отказаться от моего предложения, – произнес я.
Она оскалила зубы, в глазах вспыхнуло презрение.
– В этом нет ничего общего с благотворительностью.
Я печально улыбнулся, теперь уже совершенно искренне:
– Мадам Бейлем, я действительно хочу вам помочь. Верите вы мне или нет – это не имеет значения, но вы можете в ответ помочь мне. Таковы мои условия.
Я поднял перстень, чтобы приложить его к обоим документам.
– По рукам?
С двадцатью тысячами марок на номерной универсальной карте во внутреннем кармане камзола и двумя контрактами (один из которых был моей страховкой), занесенными в матрицу перстня, я на заднем сиденье флайера возвращался в Обитель Дьявола. Древний замок нависал над городом грозовой тучей, хмурое небо тоже предвещало летнюю грозу.
– Вы поступили великодушно, пожертвовав шахтерам эти деньги, – сказала Кира, не оборачиваясь.
Услышав такие слова именно от нее, я испытал жгучее чувство стыда. Разве я сделал это ради шахтеров? Мой язык внезапно стал неповоротливым, и я отвернулся.
– Спасибо.
Наверное, я должен поговорить с ней перед отъездом? Сказать, какая она красивая. Сильная. Я сжал кулаки, кости правой руки все еще ужасно болели. Но я подавил боль, чувствуя в душе, что отчасти заслужил это. Где-то я читал, что жрецы разных религий бичевали себя веревками с узлами, чтобы страданиями искупить грехи. Не то чтобы я был с этим согласен, но боль часто воспринимается как справедливое возмездие.
– Лейтенант… – наконец проговорил я сдавленным голосом.
– Да, сир?
– Не могли бы вы изменить курс? Доставьте нас к городскому пентхаусу.
Один из моих охранников запротестовал:
– Сир, вы действительно хотите появиться в городе после того, что случилось в прошлый раз?
Еще на середине фразы я обернулся и сердито посмотрел на него, возможно впервые в жизни радуясь, что у меня такие же глаза, как у отца.
– Солдат, не забывай, что я сын твоего архонта, – осадил его я с внезапным ядом, вызвавшим новый приступ вины. – Я ценю твою заботу, но давай считать, что все плохое уже позади?
После этого я снова переключил внимание на пилота:
– Кира, пожалуйста, отвезите меня в пентхаус.
Я не хотел возвращаться домой в такой день.
Теперь мне нужно было обдумать еще одну проблему, более сложную. В каком-то смысле я имел даже меньше прав на путешествия в космосе, чем последний плебей. Любой портовый рабочий или техник с городской фермы, не припланеченный по рождению, мог заработать деньги на полет за пределы системы или вступить в легионы – в конце концов, мы ведь вели войну. Но я… я постоянно находился под присмотром охранников. По крайней мере, до того случая, когда меня избила до полусмерти банда мотоциклистов на улицах Мейдуа. И все же этот эпизод вселил в меня изрядную долю самоуверенности. Я ведь тогда смог ускользнуть от бдительных стражей, разве не так?
Смогу и опять.
