Я хотел быть одним из них, таким как Симеон Красный. Хотел получить ответы на свои вопросы и доступ ко всевозможным секретам, поэтому и попросил Гибсона обучить меня языку сьельсинов. Звездам нет числа, но я был уверен, что этот старик может назвать каждую из них по имени. Я чувствовал, что если пойду вслед за ним по пути схоласта, то узнаю все тайны, скрытые за этими звездами, побываю там, куда не дотянутся даже руки моего отца.
Из-за слабого слуха Гибсон не заметил моего прихода и вздрогнул, когда я кашлянул за его плечом.
– Адриан! Кости Земли, и давно ты здесь, приятель?
Памятуя о том, что стою перед своим наставником, я исполнил полупоклон, который мне когда-то показал учитель танцев.
– Всего одно мгновение, мессир. Вы хотели меня видеть?
– Что? Ах да, да…
Гибсон перевел взгляд на дверь, убедился, что она закрылась после моего появления, и уткнулся подбородком себе в грудь. Я знал, что это за жест: глубоко въевшаяся в сознание паранойя дворцового долгожителя, импульсивное желание проверить, нет ли поблизости камер-дронов и жучков. Им нечего было делать в клуатре схоластов, но никто не мог быть полностью в этом уверен. Уединение и тайна личной жизни – вот истинное богатство нобилей. Как редко это удается осуществить и как высоко ценится! Гибсон покосился на фиксатор дверной ручки и перешел со стандартного галактического на лотрианский язык, которого, как ему было известно, не понимал ни один слуга в замке.
– Об этом нельзя говорить. Таков приказ. Запрещено, понятно?
Эти слова заинтриговали меня, и я присел на низкий табурет, убрав с него стопку книг.
– Здесь беспорядок, – сказал я, подстраиваясь под лотрианский наставника.
– Нет прямой связи между беспорядком на рабочем месте и беспорядком в голове.
Схоласт отбросил со лба непослушные седые волосы, но пряди снова упали на лицо.
– Разве чистоплотность не сродни праведности? – спросил я, изо всех сил пытаясь справиться со странностями чужого языка.
Лотрианский не имел личных местоимений и вообще не распознавал отдельные личности. Я слышал, что у этого народа нет даже имен.
– Дерзить изволите? – фыркнул старик и, тихо кашлянув, почесал бакенбарды. – Хорошо, хватит об этом. Есть неожиданная новость. Получена вчера ночью и еще не объявлена.
Он глубоко втянул воздух и продолжил сдержанным тоном:
– Делегация консорциума «Вонг-Хоппер» будет здесь не позднее чем через неделю.
– Через неделю?
Я был так потрясен, что на мгновение забыл о лотрианском и сказал:
– Почему я ничего об этом не слышал?
Схоласт строго посмотрел на меня поверх крючковатого носа и ответил на лотрианском:
– КТ-волна пришла несколько месяцев назад. Консорциум отменил все обычные торговые рейсы ради этого перелета.
То, что он сказал дальше, не было никак подготовлено, не было смягчено:
– Цай-Шэнь атакована. Уничтожена сьельсинами.
– Что? – вырвалось у меня на галстани, но я опомнился и повторил на лотрианском: – Iuge?
Гибсон просто разглядывал меня, словно я был амебой в магической чашке Петри.
– Флот консорциума получил сообщение с Цай-Шэнь незадолго до того, как планета погибла.
Не правда ли, странно, насколько бесстрастно и отстраненно воспринимаем мы величайшие катастрофы в истории – как далекий гром. Описание одной-единственной смерти древнего короля становится трагедией, а геноцид можно понять только с помощью статистики. Я никогда не покидал свой родной Делос, никогда не видел Цай-Шэнь. Для меня это было всего лишь название. В словах Гибсона содержался груз миллионов смертей, но ни одна из них не легла на мои плечи. Возможно, вы решите, что я чудовище, но мои молитвы и мои действия не могли воскресить этих людей или погасить пламя, поглотившее их планету. Точно так же, как не могли исцелить мужчин и женщин, искалеченных Капеллой. Какой бы силой я ни обладал как сын своего отца, она простиралась лишь настолько, насколько мне было позволено. Я встретил новость без траурных речей, и первоначальный шок сменился безучастным принятием факта.
В глубине моей души проснулось что-то холодное и расчетливое, и я сказал:
– Они прилетят за новыми запасами урана.
Заговорил совсем как отец.
Призрачная улыбка на лице схоласта подтвердила мою правоту еще до того, как он сам это признал.
– Очень хорошо!
– Ну а что еще это может значить?
Гибсон шумно заерзал в кресле, кряхтя и словно бы жалуясь на жизнь.
– С уничтожением Цай-Шэнь дом Марло становится крупнейшим лицензированным поставщиком урана во всем секторе.
Я сглотнул слюну и подпер рукой подбородок:
– Значит, они хотят заключить сделку? На шахты?
Гибсон не успел сформулировать ответ, как у меня в голове возник еще более мрачный вопрос, который я не смог бы задать на лотрианском и поэтому прошептал:
– Почему мне не сказали об этом?
Схоласт не ответил, но я вспомнил его первые слова и выдохнул:
– Приказ.
– Da, – кивнул он, пытаясь снова втянуть меня в разговор на лотрианском.
– Именно мне? – Я резко выпрямился. – Он приказал не говорить именно мне?
– Нам было велено не сообщать новость никому, кроме тех, кто имеет допуск службы пропаганды, или по личному разрешению архонта.
Я встал и, позабыв обо всем, продолжил на галстани:
– Но, Гибсон, я ведь его наследник. Он не должен… – Я запнулся, поймав на себе разгневанный взгляд наставника, и вернулся к лотрианскому: – Такое нельзя скрывать.
– Не знаю, что сказать тебе на это. Честное слово, мой мальчик, не знаю, – плавно перешел он на джаддианский, оглянувшись на окно, за которым мимо витражных стекол проходили по лесам строительные рабочие.
Если бы я вытянул шею, то смог бы увидеть за крепостной стеной серые просторы Океана Аполлона, простирающиеся на восток до самого изгиба мира.
– Продолжай вести себя так, будто ничего не слышал, а сам готовься. Ты ведь понимаешь, на что будет похожа эта встреча.
Нахмурившись, я втянул одну щеку и вслед за Гибсоном перешел на другой язык:
– А как насчет сьельсинов? Это точно было их нападение?
– Я сам видел запись атаки. Консорциум передал последний пакет новостей с Цай-Шэнь той же волной, в которой информировал о своем визите. Твой отец вызвал меня и Алкуина, и мы вместе с логофетом всю ночь просматривали сообщение. Это сьельсины, ошибки быть не может.
Мы долго сидели неподвижно.
– Но Цай-Шэнь находится не в Вуали, – сказал я наконец, упомянув фронтир за рукавом Центавра, в котором велась львиная доля боевых действий против сьельсинов.
