Он облизнул губы, и лицо его задумчиво вытянулось.
Вспомнив, что один из охранников говорил о предстоящем триумфе, кульминацией которого станет смерть сьельсина, я выпалил:
– Во время торжества, ваша светлость?
– Да, по случаю эфебии моего сына.
Величественный нобиль заложил большой палец за свой узорчатый пояс, а другой рукой указал на арку с деревянной дверью, за которой, вероятно, находилась остальная часть дворца:
– В сентябре ему исполнится двадцать один стандартный год.
Пять месяцев. Я подумал о сьельсине – о Макисомне, – запертом в зловонной камере на пять месяцев. Не уверен, что сам продержался бы там даже пять часов, хотя в тот момент сильно опасался, что именно это меня и ожидает.
– Примите мои поздравления. Должно быть, вы гордитесь им.
– Разумеется! Это же мой сын, – воскликнул граф с располагающим к себе воодушевлением, как и должен отец говорить о своих детях. – Но, лорд Марло, вы так и не ответили на мой вопрос.
Стоя за креслом, спиной к углу комнаты и к застекленной витрине с древним метательным оружием, я изобразил вежливый поклон:
– Я прошу прощения, ваша светлость. Что это был за вопрос?
– Почему вы оказались здесь?
И прежде чем я успел ответить, он поднял могучую руку и спокойно продолжил своим оперным басом:
– Я понял, как вы оказались здесь, но меня больше интересует – почему. А еще я хочу знать, что вы делали в моей тюрьме.
Вот и все. Вопрос, которого я больше всего боялся, обрушился на мою шею, словно меч. Тень графа могла стать также и тенью моего палача – и это была большая проблема.
– Я мало что знаю о вашем доме, – продолжал лорд Матаро. – Если это было проявление пойны, некая тайная вендетта по неизвестным мне причинам…
– Это не пойна, ваша светлость, – просто ответил я и развел руками. – Мой отец хотел продать меня, а я сбежал.
Граф воспринял мои слова спокойно, на его лице под густой бородой ясно читалось облегчение.
– Продать вас? Какой-нибудь баронессе?
Не дождавшись ответа или просто кивка, он приподнял бровь:
– Значит, барону? Что ж, в этом тоже есть свои прелести.
Он обнажил зубы в усмешке, и мне вспомнился его лорд-супруг, стройный мандари с длинными черными волосами.
Меня скрутило, и я мог бы буквально рухнуть на спинку кресла, если бы не стальная твердость духа аристократа.
– Это совсем другое, ваша светлость.
Граф Матаро ждал с терпением истинного нобиля, учитывая лаконичность моего ответа. Сообразив, что молчание затянулось, я наконец-то нарушил его:
– Я должен был поступить в Капеллу.
Граф застыл с посеревшим лицом, забыв о недолгом облегчении, и лишь после того, как нащупал опору, подыскал нужные слова:
– Кто-нибудь знает, что вы здесь?
«Это все решает», – подумал я, почуяв свой шанс, если вообще не преимущество.
– Нет, если только вы не послали волну моему отцу.
Даже простое упоминание Капеллы сделало то, в чем она была особенно сильна: вселять в людей страх перед богом и Землей. Все, что я видел за эти три года, – каждое облако и каждый рассвет, каждый перекресток и каждая служанка, каждый ровный клочок земли в этом мире с избыточной силой тяжести – все принадлежало гиганту, стоявшему передо мной. Когда он умрет, его статую установят в каком-нибудь храме или мавзолее наподобие нашего некрополя в Обители Дьявола. Его сапоги будут твердо стоять на земле Эмеша, символизируя власть, которой он обладал при жизни. Подлинную власть. По его приказу меня могли убить в любую секунду, и все же он погрузился в молчание при одной лишь мысли о призраке, находящемся в другом конце Галактики.
Он помедлил с ответом, поигрывая тяжелым кольцом на пальце.
– Я приказал не связываться с ним по КТ, – сказал граф, употребив сокращенное название квантового телеграфа, соединявшего Империю со всеми уголками подвластной человеку Вселенной. – И я спрашиваю еще раз: кто-нибудь знает, что вы здесь?
– Корабль, на котором я летел, нашли брошенным, милорд, как я уже говорил. Я направлялся на Тевкр, а не на Эмеш и не предполагал оказаться здесь.
Ликтор строго смотрела на меня, стоя наготове с неактивированным мечом из высшей материи.
Решив рискнуть, я сказал:
– Конечно же, самым мудрым решением было бы просто убить меня и скрыть все следы моего пребывания здесь.
Я с хитрецой взглянул на палатина, ясно давая понять, что на самом деле ничего подобного не может произойти, как будто одно то, что я произнес эти слова вслух, уже отметает такую возможность.
И это подействовало. Черные глаза прищурились, челюсти под густой бородой плотно сжались.
– Вы считаете меня таким дураком, Марло?
Он умышленно пропустил слово «лорд».
«Клюнул!»
Полдюжины афоризмов по этому поводу вертелись у меня на языке. Но я прикусил его, чтобы удержаться от улыбки, от вздоха облегчения.
«Казни сегодня не будет, во всяком случае моей казни».
Я собирался что-нибудь сказать в ответ, но вдруг дверь отворилась и в комнату вошел тонкий, как рапира, мандари – супруг графа лорд Лютор Шин-Матаро.
– Милорд, вы уже начали без меня?
Он приподнял тонкие брови, в уголках маленького рта собрались резкие морщинки. У лорда Лютора была бронзовая кожа, высокие скулы, знакомые каждому, кто встречался с межзвездными плутократами; точно такие же иссиня-черные волосы; точно такие же удивительные зеленые, как лес, миндалевидные глаза; точно такое же холодное спокойствие. Эти глаза… они были изменены нелегально? Консорциум имел своих косторезов, хирургов и магусов, которых мало интересовали те ограничения, что накладывала Капелла на генетические изменения. Цвет глаз был здесь ни при чем, но что-то в них натолкнуло меня на подозрение, что Лютор видит больше, чем остальные люди. Возможно, в ультрафиолетовом диапазоне или в инфракрасном. Точно сказать я не мог, как не был уверен и в том, что Капелла не сочтет эти глаза неподобающими и не прикажет их вырвать. Я только знал, что они вызывают у меня тревогу.
– Лютор, мальчик просто очнулся раньше, чем предполагал Тор Владимир, – ответил граф, махнув рукой в мою сторону широким рукавом из тонкой материи. – Мы как раз решили, что будет лучше отрубить ему голову и покончить с этим.
Занавески слегка раздувались из-за перепада температур между защищенной статическим полем комнатой и пространством за открытой дверью.
Стройный внепланетник побледнел:
– Балиан, ты не сделаешь этого!
Широкое лицо графа перечеркнула усмешка, и он разразился басовитым смехом.
