И вот я со своими войсками гружусь в Ростоке на корабли. Мои солдаты бодры и веселы. Они только что победили и получили щедрую награду. Я тоже не в убытке – мне достался польский обоз и куча других трофеев. Львиная их доля осела в Шверине в моей новой резиденции. Да-да, теперь я герцог Мекленбург-Шверинский. Кузен и его матушка герцогиня София скушали, не поморщившись. Иоганн Альбрехт, во-первых, потому, что номинально он остался старшим. А во-вторых, другого выхода у него все равно не было. С разлюбезной тетушкой было сложнее, но договорились. Пока я отсутствую, она управляет моими амтами и выступает от моего имени в совете трех. Совет трех – это новый орган управления герцогством. Трое – это кузен, тетушка и я, сирый и убогий. Совсем, совсем младший. Так что тетка, пока меня нет, рулит всем. С одной стороны, это хорошо – женщина она бережливая и богобоязненная, лишнего не возьмет. С сыночком она в ссоре и, похоже, мириться не собирается. С другой – кто его знает, как оно повернется за время моего отсутствия. Родная кровь как-никак! Но будем решать проблемы по мере их поступления. Одним из главных условий, поставленных мной, было то, что герцог Иоганн Альбрехт II Мекленбург-Гюстровский, сиречь мой дражайший кузен, не женится до моего возвращения. Чует мое сердце, что он совсем не женится и следующие поколения герцогов Мекленбурга будут моими потомками.
Отдельной проблемой стали пленные. Большинство знатных и богатых панов, за которых можно было получить выкуп, были в рядах атакующих хоругвей, почти помноженных на ноль артиллерийским и мушкетным огнем. Оставшиеся в живых были так или иначе зависимыми от них людьми, то есть, с моей точки зрения, крепостными. Правда, почти все они мне заявили, что являются шляхтичами и требуют к себе соответствующего отношения! Ага, сейчас! Если к каждому, кто правил конями в панском обозе, разводил огонь на стоянках и кашеварил, относиться как к шляхтичу, то меня в Европе засмеют (и жаба задушит). Так что моя светлость предельно вежливо поинтересовалась – кто из таких достойных панов может заплатить за себя выкуп в сколько-нибудь приемлемые сроки? Эффект был как на вопрос, кто хочет поработать на ликероводочном заводе, заданный незабвенным Басовым в «Приключениях Шурика». Шагнули все, причем так дружно, как будто тренировались. После чего я уже совершенно медовым голосом пообещал, что если через месяц каждый из них не заплатит за себя пять сотен полновесных талеров, то я лично найду каждому место в каменоломне и хорошее кайло. Ну или, как вариант, галеру и весло. А что, Аникита вон соврать не даст, там люди постоянно нужны!
Два десятка случайно выживших панов (реальных панов, а не всякой шелупони) во главе с тяжелораненым, но пока еще дышащим паном Одзиевским были размещены по одному у кузена, тетушки и других дворян в Мекленбурге. Причем я им со всей ответственностью заявил, что если кто сбежит, то я найду с кого получить выкуп. Если же несчастный, оставленный на попечение, не дай бог, умрет, это, возможно, будет признано страховым случаем, а возможно, и нет. Посему – лечите лучше, дорогие мои! Самый бедный (и самый здоровый) из более-менее высокопоставленных пленных мог заплатить за себя восемьсот талеров. Пан Одзиевский, если выживет (дай ему Бог здоровья!), обогатит меня на десять тысяч. Короче, в зависимости от усилий местных эскулапов мой доход может составить тысяч пятьдесят – восемьдесят.
Трофейное оружие и доспехи побогаче, не считая розданных сразу в награду, тоже кое-чего стоят. Посуды из драгметаллов два больших мешка заперты в кладовых Шверина. Вот вернусь – разберусь предметно, что и как. Отдельная статья прибыли – кони. Конечно, самые лучшие были под седлом и разделили участь своих всадников, но некоторым все же удалось выжить. Плюс у многих были заводные лошади в обозе. Из тех, что получше, часть, в основном мерины, пожалованы тут же за верную службу, остальные – в герцогские конюшни. Те, что похуже, – на стройки народного хозяйства. В смысле крестьянам. Своим за деньги, чужим – пусть хозяева платят. И не дай бог, шталмейстер что-то напортачит, я его самого на колбасу пущу! Вот вернусь и озабочусь созданием своего конезавода. Опять «вот вернусь»! Эх, когда я вернусь-то!
Наконец войска погружены, и мы идем по Балтийскому морю. Впереди «Агнесса» и «Марта», они теперь только для моей светлости и приближенных. Курс на Щецин: мне нужно задать разлюбезному моему дяде Филипу Набожному один интересный вопрос: по какому такому случаю через территорию дружественной нам Померании (ведь дружественной, или как?!) продефилировали какие-то непонятные поляки? Это удачно получилось, что я дома и с войсками, а если бы наоборот? Нехорошо! Вот совсем-совсем nicht gut!
[29]
Вид у моего дяди при виде меня был слегка пришибленным. Похоже, он не ожидал, что я так сильно обижусь. Нет, я не предъявлял ему претензий, не делал тонких намеков на разные толстые обстоятельства. Просто стоящая на рейде эскадра активизировала мозговую деятельность померанского герцога, и он сам вспомнил все свои косяки.
– Дорогой племянник, – заговорил он сам за ужином. – Ты, верно, сердишься на своего старого дядюшку за пропущенную мной кавалерию Сигизмунда?
– Ну что вы, дядя. Сигизмунд – тот вообще, как оказалось, ни при чем.
– Да что ты говоришь?
– Именно так, mein lieber, король Сигизмунд только отправил послов выразить обеспокоенность. О посылке войск речь не шла. Да он и не может этого сделать без посполитого рушения. Эти войска нанял сам Одзиевский, не знаю, правда, на какие деньги. Впрочем, догадываюсь: познанский епископ так страстно благословлял на поход против еретика, что явно поучаствовал в финансировании. Но все закончилось благополучно, я проверил своих солдат в деле и слегка поправил свои финансы за счет трофеев. Правда, мне не хотелось бы, чтобы такие походы вошли у наших соседей в привычку. Вы понимаете мою обеспокоенность, дядюшка?
– Да-да, милый Иоганн, разумеется.
Мы довольно плодотворно пообщались, и я отправился ночевать к себе на корабль. Что-то мне не хотелось останавливаться в Щецинском замке. Я довольно быстро шагал к пристани, когда нам наперерез бросилась фигура в длинном плаще. Мои альгвазилы среагировали моментально, но, когда они схватили неизвестного, оказалось, что это женщина, которая громко звала на помощь:
– Ваша светлость! Помогите, ваша светлость! Ради всего святого помогите!
Когда я присмотрелся к женщине, у меня помимо воли вырвалось:
– Фройляйн Катарина фон Нойбек? Вы здесь, а что случилось? И почему вы в таком виде?
Действительно, приближенная княгини Дарловской выглядела совершенно неприглядным образом. Платье разорвано и испачкано, прическа растрепана, лицо изнуренное.
– Ах, мой принц, простите, герцог, не надо тратить время на разговоры обо мне. Помогите Агнессе, она в опасности!
– Агнесса, что вы говорите, где она?
И фройляйн Катарина рассказала мне душераздирающую историю.
Неизвестно почему, но мой добрейший дядюшка герцог Филип Набожный что-то заподозрил о происхождении беременности Агнессы Магдалены. Будучи в Дарлове, он между делом поинтересовался, каким видит свое будущее молодая вдова. Вместо того чтобы заявить деверю о том, что у нее нет иных мыслей, кроме как о будущем ребенке, Агнесса поведала о том что еще молода и надеется найти свое счастье. Филип перевел разговор на другую тему, но, как видно, не забыл. В другой раз разговор зашел о войне шведов с датчанами, торговля, дескать, захирела и прочее. Потом разговор перескочил на вашего покорного слугу. Уж больно много ходило слухов о моих подвигах под Кальмаром и в его окрестностях. Услышав мое имя, княгиня оживилась и с нескрываемым удовольствием обсудила мою персону с герцогом. Сложить два и два было нетрудно.
