— Да, мой принц, но прежде…
— Хорошо, господин барон, вы можете идти, я сам доберусь до спальни.
Померанец немного помялся, но, посмотрев в невинное лицо Карла Густава, решил, что никакой беды не случится и, поклонившись, решительно пошагал за лакеем. Мальчик, в свою очередь, дождался, когда его шаги стихнут, и, разувшись, чтобы не привлекать внимания стуком каблуков, побежал вслед за ним. Быстро добравшись до комнаты, игравшей роль кордегардии, принц приложил ухо к двери и стал жадно слушать разговор за ней.
— Мы доставили этого человека, господин барон, — докладывал кто-то его наставнику сиплым голосом. — Все как вы просили, тихо и благородно!
— Он сопротивлялся?
— Не успел.
— Но он цел?
— Как можно, — оскорбился сиплый, — вы же просили!
— Хорошо.
В приоткрытую щелку было видно, как в скупо освещенную комнату втолкнули связанного человека. Лицо его было закрыто каким-то мешком, руки стянуты за спиной, а с боков его поддерживали двое сопровождающих совершенно разбойничьего вида. Во всяком случае, именно так показалось принцу.
— Развяжите его, — коротко велел фон Гершов.
Сопровождающие переглянулись, однако, не решившись перечить, исполнили приказание.
— А теперь оставьте нас!
— Но, господин барон…
— Исполнять!
Дождавшись, когда люди с разбойничьими лицами выйдут, освобожденный ими пленник медленно стянул с головы мешок и, подняв голову, немного вызывающим голосом сказал:
— А я-то все думал: кого это они называют бароном?
— Ты мог бы носить такой же титул, — не повышая голос, ответил ему Кароль.
— Видимо, не судьба, — грустно усмехнулся Болеслав.
— Человек сам кузнец своей судьбы.
— Ты уже и говоришь, как он…
— Когда-то мы оба так говорили.
— К чему теперь эти воспоминания?
— Ну, с чего-то же надо начать разговор…
— Нам не о чем разговаривать.
— Ошибаешься, брат. Ты можешь мне не верить, но, кажется, Иоганн знал, что я тебя встречу.
— Вот как? Впрочем, я не удивлен, он всегда и все знает наперед. И что же он тебе приказал — отправить меня на виселицу?
— Он просил передать, что прощает тебя.
— Хм, неожиданно. Что-нибудь еще?
— Еще он просил, чтобы я тебе не мстил.
— Наверное, тебе трудно выполнить эту просьбу…
— Как тебе сказать, брат… — вздохнул Кароль, — если бы он не просил, а приказал — я бы, наверное, ослушался…
— По крайней мере, честно. Но зачем тогда меня сюда притащили?
— Ты знаешь, что за послание привез?
— Нет, — покачал головой Болеслав, — меня не посвящали в это.
— А кому оно предназначалось?
— Раз меня схватили — ты, вероятно, знаешь.
— Отвечай!
— Причетнику собора.
— Святая простота! Он, как и ты, всего лишь футляр для послания. Главный получатель — епископ Глюк. Ты помнишь его?
— Немного. Кажется, наш герцог его недолюбливал, причем это у них было взаимно.
— Это точно, и со временем их чувства только укрепились, а теперь подумай: зачем тем, кому ты сейчас служишь, писать лютеранскому епископу?
— Слишком сложный вопрос для лейтенанта рейтар.
— А для приближенного герцога-странника?
— Это было давно!
— Не так уж и давно, Болеслав, подумай хорошенько.
— Ну, не знаю… случается, что и злейшие враги объединяются, когда у них появляется общий противник. А Иоганн Альбрехт, надо отдать ему должное, умеет наживать себе врагов.
— Умеет и друзей.
— Тоже верно, не зря ведь его избрали своим царем московиты. Кстати, как он ими правит? Нет, среди них есть неплохие парни вроде Никиты или Анисима, но ведь они же… дикие!
— Не такие уж и дикие. Но ты не договорил.
— Да что тут толковать, даже среди самых ярых папистов случаются люди, что за пригоршню полновесных дукатов одевают на голову чалму и поют суры из Корана, как будто всю жизнь только этим и занимались. Почему бы таким не быть и среди последователей Лютера?
— Все гораздо сложнее, брат. У нашего герцога есть могущественные враги, но они хотели бы не просто убрать его со своей дороги, но еще и сделать это чужими руками.
— И кто же эти люди?
Услышав вопрос младшего брата, Кароль на мгновение задумался, затем тяжело вздохнул и тихо ответил:
— Если ты спрашиваешь у меня их имена, то я не знаю. Однако, может, ты поможешь мне их узнать?
— Но как?
— Кто дал тебе это письмо?
— Граф Хотек.
— Приближенный короля Фердинада?
— Да, он; я сопровождал его во время посольства к королевичу Владиславу.
— Вы были в Польше?
— Да, братец, мы привезли королевичу деньги для войны с…
— Герцогом Иоганном Альбрехтом?
— Да, с ним, правда, у него, насколько я знаю, теперь какое-то новое имя?
— Именно так, русские зовут его Иван Федорович.
— Русские? Ты хотел сказать — московиты?
— Нет, я все правильно сказал, так себя называет этот народ, а Москва — всего лишь их столица.
— И он теперь тоже… русский?
— Иногда даже больший, чем его подданные. Но ты отвлекся.
— Хорошо, брат; меня, разумеется, не посвящали во все подробности, но было очевидно, что папаша Владислава — король Сигизмунд — спустил все денежки на осаду Риги и на войну с турками. Фердинанд предложил ему субсидию, в обмен на обязательство помочь войсками в случае надобности.
— Какой надобности?
— Точно не знаю, но в Чехии сейчас волнения. Король не жалует реформатов — впрочем, их никто не любит.
— Ты стал католиком?
— Нет, что ты, просто, как по мне, то эти узколобые фанатики ничуть не лучше папистов, даже хуже.
— Ладно, оставим теологию богословам. Так ты говоришь, что король Богемии решил заручиться польской поддержкой?
— Почему нет? На войне случается всякое, к тому же чехи не раз и не два заставляли имперцев умыться кровью, так что небольшая предосторожность не помешает.
— Допустим, что все именно так… — задумчиво пробормотал Кароль, — а затем тебя послали с письмами в Мекленбург, да еще и к Глюку, и не только к нему…
— Вот как?
— Да, братец, тут целое змеиное гнездо, но прежде чем я смогу рассказать тебе подробности, я хочу знать…
