Так они и поступили. Шурка с матерью устроились на носу лодки, рыбак работал веслами посередине, а сидящий на корме Болеслав держал поводья лошадей. Эльба довольно широкая река, так что плыли они долго и за всё это время никто не проронил ни единого слова. Рыбаку было не до того, померанец вообще не отличался словоохотливостью, а женская половина пассажиров отмалчивалась, помня о предупреждении. Но, как только они переправились, и перевозчик отправился в следующий рейс, маленькую принцессу стало не заткнуть.
— Скажите, господин Болеслав, — атаковала она фон Гершова, — а отчего вы не расспрашивали нас о нападении разбойников?
— Не было времени, Ваша Светлость, — пожал тот плечами. — К тому же Старый Клаус рассказал мне в общих чертах о происшествии. Вы должны были остановиться для отдыха и приготовления пищи и свернули на небольшую поляну, но там оказалась засада. Бандиты напали со всех сторон и не ожидавшие ничего подобного стражники не успели оказать сопротивления. Не думаю, что вашей светлости известно больше этого.
— А вам не кажется странным, что засада была как раз в том месте, где мы остановились?
— Да, это странно, но уж это вам вряд ли известно,
— А вот и не угадали — я знаю, отчего так вышло!
— И отчего же? — приподнял бровь померанец, которого немного забавляла непосредственность Марии Агнессы.
— Начальник охраны оказался предателем, — хмуро пояснила Марта.
— Ну, мамочка, так же не честно! — возмутилась Шурка. — Я сама хотела…
— Такое случается, — помрачнел Болеслав и отвернулся, однако девочку было не остановить.
— Скажите, а вы давно служите у моего отца? — зашла она с другой стороны, почуяв, что тому был неприятен разговор о предательстве.
— Мы с братом первыми поступили к нему на службу, — со вздохом отвечал тот, поняв, что так просто отделаться — не получится.
— Тогда почему он стал бароном, а вы нет?
— У меня был перерыв в службе, — ещё больше помрачнел молодой человек.
— А откуда вы ехали, когда узнали о нападении на нас? — не унималась маленькая оторва.
— Из Богемии.
— А что вы там делали?
— Перестань, Мария Агнесса! — не выдержала мать. — Мало ли какие дела могли быть у господина фон Гершова.
— А что такого, я ведь просто спросила! — сделала невинное лицо Шурка. — Хотя, понимаю, это, наверное, военная тайна? Ну, хорошо, давайте поговорим о чём-то другом. Скажите, господин Болеслав, у вас есть невеста?
Это было последней каплей для молодого человека. Его лицо сначала побледнело, затем покраснело, но все же он сумел сдержаться и, тяжело дыша, отчеканил в лицо своей мучительнице:
— А вот это уж вас, Ваша Светлость, совсем не касается!
Но юная принцесса была не из тех, кого так просто можно остановить. Лучезарно улыбнувшись взбешённому ею померанцу, она с наивным видом похлопала глазами, и, как ни в чём не бывало, заметила:
— Ну почему же — не касается? У меня вон матушка не замужем!
И у матери, и у фон Гершова синхронно отвисли челюсти, но если Марта просто покраснела и отвернулась, то Болеслав вскочил и, не в силах более выносить этой муки, бросился прочь.
— Что всё это значит? — голосом, не предвещающим ничего доброго, спросила мать.
— О чем ты? — прикинулась дурой Шурка.
— О том, милая моя, что ты за последние сутки дважды чуть не выдала меня замуж! Скажи мне на милость, что с тобой происходит?
— Дважды? — картинно удивилась принцесса. — Ах, ты, верно, про этого противного Бопре! Не волнуйся, про него я говорила не всерьез.
— И на том спасибо! — глухо отозвалась Марта и неожиданно всхлипнула.
— Что с тобой, мамочка? — переполошилась виновница случившегося. — Я тебя обидела? Ну, прости меня, пожалуйста, идиотку малолетнюю! Я честное слово, никогда больше так не буду!
— Ты знаешь, — неожиданно призналась мать, — а ведь он мне и вправду нравился.
— Бопре? — на всякий случай уточнила Шурка. — Ну, да, он красавчик. Такие всегда нравятся женщинам.
— Что бы ты понимала, — засмеялась сквозь слезы Марта и взъерошила своей невероятной дочери волосы. — Нет, с тобой и впрямь происходит что-то неладное, и я никак не могу понять — хорошо это или плохо!
— Прости, мама, — искренне отвечала ей девочка. — Просто мне пришлось быстро повзрослеть.
— Тебе не за что извиняться, по крайней мере — передо мной. Я твоя мать и буду любить тебя, чтобы не случилось. Но вот перед господином фон Гершовым — тебе извиниться совсем бы не помешало. Все-таки он, не раздумывая, пришел к нам на помощь, и без него мы бы вполне могли опять попасться разбойникам. Так что он — наш спаситель и заслуживает благодарности, а не неприличных, для столь маленькой девочки, как ты, расспросов.
— Хорошо, — не стала перечить дочка. — Я немедленно пойду и попрошу прощения у этого благородного господина. Тем более, что он очень милый и ничуть не меньший красавчик, чем этот мерзкий гугенот. Ей-богу, если они все таковы, то я начинаю понимать французского короля, устроившего Варфоломеевскую ночь!
— Не смей никогда так говорить, — снова нахмурилась мать. — Если кто-то услышит, как ты оправдываешь папистов, тебе не поздоровится! К тому же, мерзавцы встречаются везде, вне зависимости от веры. Это, кстати, мне твой отец говорил, а уж он-то действительно ненавидел католиков!
— А почему?
— Ну, как тебе сказать… его собирались сжечь на костре.
— Но кто?
— Мой отец. Курт Рашке.
— Господи, час от часу не легче! Но за что?
— Долгая история, моя девочка. Когда твой отец появился в нашем городке, он был еще очень юн, но так красив, что мало кто мог устоять перед ним. Мы с моей сестрой — Авророй, не смогли. И так уж случилось, что у неё стал расти живот.
— И почему я не удивлена, — хмыкнула про себя Шурка.
— Когда это вышло наружу, мой брат попытался убить твоего отца.
— И что же случилось?
— Это был честный поединок, — вздохнула Марта.
— Какой кошмар!
— Да уж. И тогда мой отец подкупил лжесвидетелей, чтобы они обвинили юного принца в колдовстве…
— Погоди-ка, я, кажется, слышала эту историю, — начала припоминать Шурка. — Это ведь случилось в Кляйнештадте?
— Конечно, слышала, — пожала плечами мать. — Об этом сплетничали все служанки твоей благородной бабушки. Так что нет ничего удивительного, что слухи дошли и до тебя, моя девочка.
— Но как же он смог спастись… погоди, это же ты его спасла, ведь так?
— Да.
— Ты так его любила?
— Больше жизни!
