Вторая дочь курфюрста Мария Элеонора была всего годом моложе своей старшей сестры. Она, пожалуй, даже превосходила её красотой, но имела в отличие от Анны Софии более легкий характер. Поговаривали, что именно её польский король прочил в невесты своему сыну — королевичу Владиславу. Но пока дело не зашло дальше разговоров.
Младшей принцессе Екатерине было всего шестнадцать, и она только вступила в пору своего расцвета. Совсем еще юная девушка, она пока не рассматривалась как невеста, но как знать, на ком остановит свой выбор шведский король?
Как уже говорилось, все три дочери Иоганна Сигизмунды слыли красавицами, что, принимая во внимание наружность их матери — Анны Прусской, было весьма удивительно. Злые языки утверждали, что маркграфиня
[10] и в молодости не отличалась красотой, и были, в общем, недалеки от истины. Но она была намного умнее своего супруга и у неё была железная воля, а потому именно ей принадлежало последнее слово.
Поскольку Густав Адольф и его сестра прибыли инкогнито, им не устраивали торжественной встречи, а приняли по-семейному, можно даже сказать — интимно.
Ужин, данный в их честь, впрочем, был весьма изыскан. Помимо всех прочих лиц, его почтили своим присутствием старший сын и наследник бранденбургского дома — Георг Вильгельм, специально по такому случая приехавший из Клеве, где был наместником, а также три потенциальные невесты, нет-нет, да и бросавшие нескромные взгляды на шведского короля.
В какой-то момент молодой человек почувствовал себя зайцем, за которым охотятся сразу три лисы и это сравнение его неожиданно рассмешило. Он с аппетитом поел, не забывая расточать комплименты хозяевам и, в особенности, их прекрасным дочкам. Сказал несколько приятных слов будущему курфюрсту, подшучивал над сестрой и вообще — сделал всё, чтобы вечер прошел в как можно более непринужденной обстановке.
Густав Адольф умел быть обворожительным, так что, когда вечер подошел к концу, Анна София и Мария Элеонора готовы были вцепиться друг другу в волосы, и даже их младшая сестра поглядывала на короля более чем благосклонно.
Но все когда-нибудь подходит к концу, и скоро девушки были вынуждены откланяться и уйти. За ними последовали придворные и скоро хозяева остались наедине с гостями, чтобы обсудить важные вещи. В первую очередь, конечно же, матримониальные планы шведского королевского дома.
— Как вы нашли Берлин? — в которой раз спросил Иоганн Сигизмунд, подразумевая, естественно, своих дочерей.
— Он обворожителен, — скупо улыбнулся Густав Адольф. — Не говоря уж о его прекрасных обитательницах.
— Это очень приятно, Ваше Величество. Надо сказать, что весьма многие владетельные особы отмечали это обстоятельство. Взять хоть вашего кузена Владислава….
— Того самого, что остался без московского трона? — насмешливо поинтересовалась Катарина и бросила проницательный взгляд на курфюрста.
— Да, до нас дошли слухи, о славной победе вашего супруга, — охотно кивнул тот. — Но, видите ли, ваш кузен, хотя и разбит, все же остается наследником престола Речи Посполитой…
— Вот уж не знала, что трон в Польше наследуется, — не без сарказма в голосе заметила маркграфиня Анна, которой активно не нравилась Польша, а так же её королевская семья.
— Э… видите ли, — начал мямлить Иоганн Сигизмунд, сбитый с толку вмешательством супруги, но мекленбургская герцогиня мягко прервала его:
— Давайте говорить прямо, Ваше Высочество, поражение Владислава не добавило ему популярности среди польской шляхты и посему перспективы его избрания в случае смерти отца — довольно туманны. Кроме того, наш кузен — католик, и будьте уверены, Папа никогда не даст ему согласия на брак с лютеранкой.
— Это весьма вероятно, — вздохнул глава Бранденбурга.
— Ну, а уж ежели, паче чаяния, ему удастся добиться папского согласия, то у вас нет недостатка в дочерях, не так ли? Одна из двух оставшихся вполне сможет составить партию польскому королевичу.
— Не вижу к тому никаких препятствий, — обрадовался курфюрст.
— Ну, вот и прекрасно! Если вы не против, мой брат завтра же объяснится с вашей дочерью и можно будет назначить дату помолвки. Кстати, Густав, ты уже выбрал, которую из девушек собираешься осчастливить?
— Выбрал, — скупо улыбнулся король. — Но, если позволите, я назову её имя позже.
— Я полагаю, моя сестра будет счастлива принять ваше предложение, — немного невпопад вставил молчавший до сих пор Георг Вильгельм,
— По крайней мере, одна из них, — желчно отозвалась маркграфиня и без восторга посмотрела на своего первенца, которого считала недотепой.
Придя к согласию, стороны принялись обсуждать размеры приданого и другие увлекательные вещи, но было уже поздно и высокие договаривающиеся стороны вынуждены были разойтись, с тем, чтобы продолжить завтра. Густав Адольф взялся проводить сестру к выделенным ей покоям, а когда они достигли их, без обиняков спросил:
— Като, скажи мне откровенно, что привело тебя в Берлин. Неужели тебе так не терпится увидеть меня женатым?
— Я рада, что ты, наконец, одумался, братец; но сознаюсь, что твой брак — не самое главное, что вынудило меня искать встречи с тобой!
— Ты говоришь загадками!
— На, читай, — вынула она копию письма, перехваченного фон Гершовым, и подала брату.
— Что это значит? — напряженно спросил тот, закончив чтение.
— Это значит, что король Кристиан собирается сунуть свой нос, куда его не просили!
— Не может быть никакой ошибки?
— Подлинник послан вместе с арестованным Глюком в Стокгольм. Я так и знала, что ты будешь мотаться по всему королевству и не успеешь с ним ознакомиться. А ведь у епископа есть влиятельные друзья, и негодяй может избегнуть наказания!
— Будь покойна — если обвинения найдут подтверждение, он не избегнет справедливой кары!
— Ты мне не веришь?
— Верю, но… сама понимаешь, епископа так просто не отправишь на плаху.
— Да чёрт с ним, с епископом, — разъярилась герцогиня, обычно не употреблявшая крепких выражений. — Ты что — не понимаешь, что проклятый датчанин, чтобы ему подавиться своим колтуном,
[11] собирается отнять у нас герцогство!
— Понимаю, но это вызывает известные сомнения. Как он может решиться на такое?
— Ты собираешься вмешаться, или нет?
— Что ты хочешь, Като — чтобы я ввел войска?
— Нет, оккупация может только подхлестнуть агрессора. Но, послушай меня, если мы перехватили письмо, значит, Кристиан еще о нём не знает. — И что ты предлагаешь?
