— Истинно так, Владыко!
— Опять же, паренек хоть и почтителен был, а шапку не ломал. Я-то поначалу думал, что от испугу, но вишь, как все обернулось! Стало быть — волосы под ней прятал!
— И верно…
— А теперь говори, где ты видел девицу-то эту?
— Дык, с царевичем и царевной…
— Ишь ты, выходит, высокого роду Сашка эта… Чего не спросил-то, кто такова?
— Да как тут спросишь, по-нашему то один Фангрешев складно говорит, дак он при государыне, а у прочих разве дознаешься? Твердят, что твои истуканы: — «нихт ферштейн!» Тьфу, окаянные!
— А у самой?
— У кого — самой? — не понял дьяк.
— Ну, у девицы, — терпеливо пояснил Филарет. — Покуда она в портках бегала, по-русски то куда как складно говорила, нешто ты думаешь — в юбке разучилась?
— Ох, — сокрушенно вздохнул Луговской. — Не подумал я! Да и, говоря по совести, не признал сразу. Они мимо проходили, дак я кланяться стал, потом поднял голову, а она смеется. Кабы не усмешка эта, так и не признал бы!
— Ну что же, — остался невозмутимым митрополит, — пойдем, потолкуем. Глядишь, и дознаемся до правды, почто это девка отроком вырядилась… А может — наоборот!
Решив так, они прямиком направились в комнату, где обычно находились дети герцогини.
Прежде Карл Густав с Петером так и норовили куда-нибудь улизнуть под благовидным предлогом, оставив Евгению на попечение нянек. Но теперь они чаще проводили время вместе, и причиной этому была Мария. Конечно, она бы и сама была рада сбежать с ребятами и поиграть с ними на воле, но приходилось сдерживать себя. Поэтому Шурка каждый раз старалась придумать новое развлечение и увлечь им своего брата и его приятеля. Для начала хорошо подошли уже знакомые принцу и принцессе жмурки, а также салки и прятки. Хотя бегать в длинном платье было не слишком удобно, а прятаться особо негде, но, тем не менее, детям было весело.
Затем пришел черед настольных игр. Один из столиков в отведенных для них апартаментах, очевидно, был предназначен для игры в шахматы. Во всяком случае, инкрустация на нем была в виде шахматной доски. Фигур у них не было, но принцесса нашла выход: собрав в парке желуди и каштаны, она предложила использовать их, и научила остальных играть в шашки. Эта новое развлечение так увлекло Карла Густава и Петера, что они довольно быстро превзошли свою учительницу и стали её побеждать. И тогда она поведала им про наиболее продвинутый и интеллектуальный вариант игры — «В Чапаева».
Когда митрополит зашел к детям, Шурка как раз заканчивала разгром брата, выбив ловким щелчком последний желудь с доски. Проигравший принц тер лоб, готовясь получить положенную порцию щелбанов. Петер напряженно размышлял на тему предстоявшего реванша, а маленькая Женя смеялась и хлопала в ладоши. Ей, вообще, всё больше и больше нравилась её новая сестра, тем более что та пообещала сделать для неё какую-то невиданную до сих пор куклу.
— Мир вашему дому! — поздоровался Филарет.
Дети тут же прекратили играть и недоуменно посмотрели на вошедшего. Но иерарх русской церкви, нимало не смутившись таким приемом, подошел к Карлу Густаву и благословил, перекрестив тому макушку и положив на голову руку. Затем проделал тоже самое с Евгенией и, наконец, обернулся к Шурке. Та помялась под его внимательным взглядом, но, так и не решив, как себя вести, приняла независимый вид.
Романов не знал немецкого, а принц — русского языка, поэтому обычно при их встречах присутствовал фон Гершов, выступавший в качестве переводчика. Но сейчас его не было и роль толмача пришлось взять на себя Шурке. Митрополит, ни словом не обмолвившись, что знает девочку, принялся расспрашивать Карла Густава и Евгению — хорошо ли они почивали и много ли усвоили из его прежних поучений. Надо сказать, что он не слишком докучал детям с Законом Божьим, чем в их глазах выгодно отличался от епископа Глюка. Было это, впрочем, не от небрежения пастырем своими обязанностями, а от понимания, что без знания языка он мало чего добьется, и нежелания торопить события.
Принц, донельзя удивленный, что его новоявленная сестра так хорошо знает русский язык, отвечал вполне толково и со знанием дела. Похоже, он действительно понимал, о чем речь, чего никак нельзя было сказать о переводившей ему сестре. Во всяком случае, митрополит остался доволен и благословил всех присутствующих, кроме Марии Агнессы. Та, наконец, поняла, в чем дело и, опустив очи долу, повинилась:
— Простите, Владыко, за обман.
— Бог простит, чадо! — строго отвечал он ей. — Почто хоть скоморошествовала?
— Получилось так, Ваше Преосвященство. Напали на нас дорогой, да почти всех, кто с нами был, убили. Бежать пришлось, а чтобы скрыться — переоделись.
— Ишь как! А чего это тати напали на вас, и, вообще, ты — чьих будешь?
— Мария меня зовут. Мария Агнесса Мекленбургская. Дочь я Иоганна Альбрехта, то есть Государя Ивана Федоровича.
В глазах иерарха русской церкви быстро промелькнул целый сонм разных эмоций — от недоверия до понимания. Наконец, придя к какому-то умозаключению, он спросил:
— А Мартин?
— Матушка это моя — Марта Рашке. Она родила меня еще до того, как мой отец на Катарине Шведской женился.
— Стало быть, ты — царевна?
— Царевна у нас — Евгения, Владыко, а я так…
— Что место свое знаешь — хорошо, — задумчиво проронил Филарет. — Слышал я про то, что государь тебя признал. По нашим законам неправильно сие, да тут не Русь-матушка, стало быть, отцу твоему виднее. Ступай, чадо, нет на тебе греха! Однако же отныне, каждое утро, в обед, и перед сном читай трижды «Верую», «Отче наш» и «Богородицу», да моли Господа, о прощении грехов отца твоего! А я тебя тропарю с кондаком
[23] поучу, что бы ты веру нашу постичь могла, да брата с сестрой при нужде наставить.
— Владыко, — осторожно заметила Шурка, чьи запасы смирения стали истощаться, — я, вообще-то — лютеранка!
— Была бы ты православная, раба Божья, и сотней молитв не отделалась, — спокойно парировал митрополит, и, широко перекрестив девочку, вышел.
Глава 17
Через несколько дней в Берлин примчались гонцы из Вольфенбюттеля от герцогини Клары Марии. Венценосная бабушка очень беспокоилась о судьбе пропавшей внучки и её поисками занялись всерьез. Благо, что Старый Клаус рассказал, в каком направлении её следует искать. По этому поводу, Шурку снова одели в парадное платье и в присутствии четы курфюрстов и герцогини Катарины предъявили посланцам. Король Густав Адольф, призываемый государственными делами, уже отбыл и не смог принять участие в этой церемонии, но и без него общество собралось более чем представительное.
