— Нет, граф. Вы бандит и убийца, а потому недостойны поединка. Бросайте оружие, и я арестую вас, после чего предам справедливому суду.
— Какому суду? — осклабился Карл Юхан. — Я шведский аристократ и не подсуден мелким германским князькам, а уж тем более рогатым супругам!
— Напрасно стараетесь, — ни один мускул не дрогнул на лице Кароля. — Мне нет дела до оскорблений нанесенным таким ничтожеством, а что касается юрисдикции, то король Густав Адольф вполне осведомлен о ваших преступлениях. Так что за право отрубить вам голову будут спорить три короны — Мекленбурга, Швеции и России. Впрочем, в Москве вы так легко не отделаетесь. Там с вас сдерут кожу с живого или, как минимум — четвертуют.
— Трусишь, померанская собака?
— Довольно, — фон Гершову-старшему явно наскучил этот разговор. — Эй, стража, взять его!
Солдаты дружно двинулись на попавшего в западню пирата со всех сторон. Тот, впрочем, не стал дожидаться нападения, а, бросившись вперед, попытался достать своей шпагой ненавистного ему барона. Но Кароль был наготове и легко отбил эту атаку. Стальные клинки несколько раз скрестились, высекая искры, но на помощь командиру бросились, размахивая палашами, его подчиненные и граф был вынужден отступить. Тем не менее, не желая сдаваться, он несколько раз то бросался на окружавших его врагов, то отскакивал назад и прижимался к стене, не давая себя окружить. Один раз даже кончик его валлоны распорол бок одному из солдат и тот жалобно закричал, почувствовав, как вместе с кровью тело покидает жизнь. Первым это надоело Раубе.
— Брось шпагу! — велел шведу капрал, направив на него пистолет.
— Чёрта с два! — огрызнулся Юленшерна и, переведя глаза на Кароля, презрительно бросил: — Передавайте поклон вашей супруге!
— Замолчи, негодяй! — скрипнул зубами тот, выходя вперед.
— А то что? — захохотал швед, понявший, что ему, наконец, удалось вывести противника из себя. — Или ты — рогоносец, вспомнил, что являешься мужчиной?
— Не слушайте его, Ваша Милость, — крикнул Раубе. — Он ведь женат на ведьме, так что ему ничего не стоит отвести доброму христианину глаза с дьявольской помощью!
— Ах ты, мерзавец! — Вскипел Карл Юхан, которому не доставило удовольствия то давнее воспоминание. — Да я тебя…
— Не мешай, Михель, — одернул капрала фон Гершов, и встал перед противником. — Я к вашим услугам, граф!
— Что же, — осклабился Юленшерна, — всё не так плохо! Сейчас я вырежу сердце тебе, потом этому болтливому салдафону, а затем…
Что будет затем, он не договорил, потому что фон Гершов бросился в атаку на своего противника. Шпаги заклятых врагов начали свой танец. Они оба до того ненавидели друг друга, что казалось лишь смерть одного из них сможет утихомирить эту ярость. Выпад следовал за выпадом, удар за ударом и казалось, что обоим не дано пережить эту ночь, настолько ожесточенно они сражались, но вдруг раздался какой-то жалобный звон. Это покатилась по брусчатой мостовой оружие пирата, а сам он, зажав правую кисть здоровой рукой, отступил с недоумением глядя на Кароля.
Померанец же, обезоружив шведа, снова велел солдатам:
— Взять его!
Неожиданно тот вытащил из-за пазухи пистолет и с громким в наступившей тишине щелчком взвел курок.
— Вы всё равно никогда не узнаете, где ваша принцесса! — прорычал он, затравлено озираясь.
— Во дворце! — спокойно ответил ему фон Гершов. — Три часа назад, я взял на абордаж ваш корабль и освободил Её Светлость. Все ваши ставки биты, так что ничего кроме суда вас теперь не ожидает. И вместе с головой, вы лишитесь ещё и доброго имени.
— Вам не удастся снова отправить меня в темницу! — прорычал Юленшерна, затравленно озираясь и, неожиданно уперев ствол себе в подбородок, крикнул: — Будьте вы прокляты вместе со Странником!
Грохнул выстрел, и мягкая свинцовая пуля, пройдя сквозь голову графа, превратила его лицо в кашу. Самоубийца, продолжая сжимать оружие, медленно повалился на мостовую и затих. Это происшествие так потрясло всех присутствующих, что они застыли как громом пораженные и некоторое время молчали не зная что сказать.
— Я же говорил, Ваша Милость, что это проклятый швед знается с нечистой силой! — первым нарушил тишину Раубе. — Иначе как он ухитрился припрятать пистолет?
— Не такое уж это трудное дело, — покачал головой Кароль.
— Вам, Ваша Милость, виднее. Только вот я в толк не возьму, зачем он застрелился? Я был уверен, что негодяй попытается убить вас и даже собирался пальнуть в него первым, а оно видите, как получилось!
— Ты посмотри, — покачал головой барон. — Да ведь он так изуродовал себе лицо этим выстрелом, что его теперь родная мать не узнает.
— И что с того?
— Ну, теперь родственники смогут сказать, что знать не знают, кто там занимался разбоем, а это просто какой-то бандит с большой дороги, а они тут не при чем.
— Нет, — упрямо мотнул головой капрал. — Всем известно, что самоубийцы попадают в ад. А этому служителю сатаны только того и надобно. Теперь Вельзевул его сможет оживить, если захочет. Так что лучше всего, было бы отрубить ему голову, да ещё забить осиновый кол в сердце. Тогда уж он точно не восстанет.
— Где ты нахватался такой ереси? — устало спросил его командир.
— В войсках Странника чего только не узнаешь, — философски заметил капрал.
— Это точно! Слушай, Михель, ты оказал мне сегодня очень важную услугу и не останешься без награды, но вот только…
— Я получу ее, если буду держать язык за зубами? — весело спросил Раубе. — Будьте покойны, господин барон, я буду нем как рыба!
Тем временем на захваченном пинасе наконец-то наступил покой. Немногих уцелевших пиратов заперли в трюме, покойники продолжали лежать на палубе, с тем, чтобы утром отправить их на берег для отпевания и предания земле. А оставшиеся охранять трофей стражники собрались на высокой корме корабля. С берега им привезли еды и несколько больших кувшинов пива на всех. Кроме того, кое-что нашлось и на корабельном камбузе. Так что служивые сели рядком и решили, как следует возблагодарить себя за праведные труды, доставшиеся сегодня на их долю. Памятуя, что фон Гершов велел накормить Бопре, его тоже позвали присоединиться к трапезе. Все же в глазах солдат он не был пиратом. Впрочем, большой свободы ему тоже не давали. Рядом постоянно находились караульные, не спускавшие с него глаз.
Но хитрый гугенот умел ждать и был крайне осторожен, стараясь не вызывать подозрений. Неудивительно, что вскоре бдительность часовых притупилась, и они уже не столь зорко следили за своим подопечным. Чем меньше содержимого оставалось в пивных кувшинах, тем больше развязывались языки, и притуплялось внимание. По-хорошему следовало бы давно запереть француза в какой-нибудь каюте, но уж больно он оказался компанейским парнем, да к тому же хорошим рассказчиком. Истории следовали одна за другой, вызывая все большую симпатию к человеку поведавшему их. Одни были весёлые, другие назидательные, а третьи и вовсе скабрезные, но все их объединяло одно — они были интересны и занимательны. В общем, когда дело дошло до сна, никто и не подумал вести такого славного парня под замок и оставили его спать на палубе. Тем более, что он и сам уже клевал носом, поскольку продукция ростокских пивоваров оказалась слишком крепка для его нежного желудка. В общем, заснули они все вместе, а когда поутру нового товарища не нашли, решили что он ночью пошел в гальюн, да и спьяну упал за борт.
