Фалько напряг память.
– Не она ли напечатала в «Лайфе» репортаж про оборону Мадрида?
– Она. Она самая.
– Близкие зовут ее Эдди, – сказал Кюссен. – Работала манекенщицей у Шанель. Потом была любовницей фотографа Мана Рэя
[16].
– Сейчас – подруга Лео Баярда, – прибавил адмирал. – Красная… левая… дальше некуда.
– При этом весьма недурна собой, – уточнил Кюссен.
– Познакомились они полгода назад в Испании.
– И оба – мои близкие друзья, – сказал австриец.
Фалько взглянул на него с новым интересом:
– Насколько близкие?
– Часто видимся в Париже.
– Сеньор Кюссен любезно согласился ввести тебя в этот круг. Это сильно упростит тебе задачу.
– Упростит? – недоуменно спросил Фалько.
– Да, в том и замысел.
Фалько снова покосился на седого, продолжавшего молчать, и снова попытался вспомнить, где мог его видеть.
– А с какого боку тут герр Кюссен?
– Гупси, просто Гупси, – обворожительно улыбнулся тот.
– С какого боку тут Гупси?
Адмирал достал из коробка спичку, чиркнул ею и раскурил трубку.
– Сеньор Кюссен, – сказал он, выпуская облачка дыма, – антифашист, известный на всю Европу. Демократ с безупречной репутацией. Покинул Австрию после аншлюса. Кроме того, как человек обеспеченный и филантроп, он помогает тем, кто бежит от нацистов. Есть подозрение, что в его жилах течет толика еврейской крови и что он в поле зрения гестапо.
Может быть, сказывалась мигрень, но при упоминании слова «гестапо» настроение у Фалько испортилось. Выходит, он не забыл курс полицейской техники, пройденный в прошлом году в Берлине, куда его послал адмирал. За три недели Фалько получил много полезных навыков и связей, приобрел обширный опыт по части допросов и ликвидаций, благо сырье для них не переводилось в берлинских казематах. По сравнению с мясниками, обитавшими на Принц-Альбрехтштрассе, инструкторы, наставлявшие его в румынском тренировочном лагере в Тыргу-Муреш, казались просто какими-то телятами.
– Не складывается картина, – сказал он, вконец сбитый с толку. – Что здесь делает филантроп-антифашист?
Кюссен, продолжая невозмутимо улыбаться, не проронил ни слова. Адмирал переглянулся с седым. Потом скорчил Фалько гримасу, которую с натяжкой можно было принять за выражение приязни.
– Это легенда, – пояснил он. – Легенда прикрытия. И несомненно, очень удачная. На самом деле этот сеньор давно уже сотрудничает с германскими спецслужбами.
Фалько поднял брови. Потом с подозрением сощурил серые холодные глаза:
– СД?
– Да бог с вами! – Кюссен взглянул на седого и лишь после этого расхохотался, но так весело, что смех показался натужным. – Служба безопасности и моя контора вещают, так сказать, на разных частотах.
– Он сотрудничает с абвером, – уточнил адмирал.
– Сотрудничает с – или работает в? Это тоже разные частоты.
Адмирал снова переглянулся с седым.
– Сотрудничает. На регулярной основе.
Фалько наконец уразумел, что к чему. Следовало понимать так, что Кюссен достоин доверия. Германская военная разведка была гарантией. Она играла ключевую роль в поддержке, которую оказывал Рейх испанским националистам.
Он вдруг вспомнил. Снова взглянул на седого и ясно понял, почему это лицо показалось ему знакомым. В свой предпоследний приезд в Берлин он видел, как этот человек шел по коридору штаб-квартиры абвера, кивая встречным офицерам, которые вытягивались перед ним. Только тогда он был в адмиральском мундире, и перед ним на поводках семенили две таксы.
Ну конечно, это адмирал Канарис, глава абвера, понял Фалько, но постарался ничем не показать, что узнал.
– Я покупаю произведения искусства – главным образом, у беженцев из Рейха, евреев и политэмигрантов, – продолжал Кюссен. – Щедро помогаю организациям, которые переправляют их из Австрии и Германии. Благодаря этому обретаю влияние и связи. И, разумеется, обрастаю полезными знакомствами. Деньги переправляю в Швейцарию, сведения – в Берлин.
– Отлично поставлено дело, – восхитился Фалько. – Двойная прибыль.
Австриец улыбнулся так, словно услышал удачную шутку. Взглянул на седого и похлопал себя по левой стороне груди:
– Грех жаловаться.
Седовласый Канарис все так же молчал и слушал. Фалько успел уже понять, что к чему. Германский моряк, пользующийся уважением Гитлера, легендарная фигура в мире тайных операций, во время Первой мировой войны служил в Испании и обзавелся здесь друзьями, в их числе – адмиралом и братьями Франко. Насколько было известно Фалько, эти личные связи весьма пригодились организаторам мятежа 18 июля и оставались тесными до сих пор. Было известно, что Канарис часто наведывается сюда.
– Друзья сеньора Кюссена очень помогают нам в операции с Баярдом, – сказал адмирал. – А на завершающей и самой деликатной стадии окажут поддержку и тебе.
– Каким же образом?
– Он сведет тебя с объектом и отрекомендует. Не забудь, что в Париже ты превратишься в Игнасио Гасана, богатого испанца из Гаваны. Ты вкладываешь средства в произведения искусства, а сеньор Кюссен тебя консультирует.
– И куда же я, к примеру, вкладываю?
– В одной парижской галерее выставлены работы Эдди Майо. Ты страшно заинтересуешься и купишь одну-две фотографии.
– Сюрреально-транссексуальное искусство – так она называет этот жанр, – пояснил Кюссен.
Фалько, улыбнувшись, почесал за ухом:
– Да? Звучит заманчиво.
– Отставить шуточки, – заворчал адмирал. – В столь поздний час я к ним не склонен.
– Я имел в виду «сюрреально».
– Молчать, я сказал!
– Есть молчать!
Воцарилась тишина. Слышно было лишь, как адмирал посасывает трубку. Потом он обратился к Канарису, кивнув на своего подчиненного:
– Ну, что скажете?
Светлые глаза благожелательно остановились на Фалько.
– Мне кажется, подойдет, – ответил немец. – Годится.
Он говорил неторопливо и очень вежливо, с почти незаметным акцентом. В свою очередь адмирал с деловитым беспристрастием уставил на Фалько стеклянный глаз:
– У меня какая-то извращенная слабость к этому прощелыге… Оттого, наверно, что он никогда не притворяется, будто действует из высоких побуждений. И имеет то неоспоримое достоинство, что производит приятное впечатление как на мужчин, так и на женщин… И, как вы сами видите, наделен этаким нагловатым шармом сорванца-гимназиста.
