– Отправимся без тебя. Мы с Гупси проводим нашего гостя, – Эдди повернулась к Фалько: – Вы не против?
– Я – всецело за.
– Потом поужинаем и выпьем, а ты, Лео, к нам присоединишься.
Баярд погрузил нос в бокал, ехидно скосив глаза на Фалько:
– Берегитесь Пикассо и Гупси… Это сочетание просто гибельно. Выжмут вас как апельсин.
– Я не допущу, – пообещала девушка.
Заказали еще по коктейлю. Дружелюбная, умело изображающая легкую растерянность улыбка Фалько скрывала острое профессиональное любопытство. Он приехал сюда ликвидировать этого человека, и чем лучше узнает его, тем лучше будет для дела. Потому что Пикассо и его картина – только половина поставленной двойной задачи. Всему свое время.
– А почему вы уехали?
Баярд взглянул недоуменно:
– Вы о чем?
– Об Испании, разумеется.
Баярд поглядел на свой бокал и только потом осушил его. Потом перевел глаза на Эдди и вздохнул, словно примиряясь с неизбежным.
– Ваши соотечественники – люди очень недоверчивые, – сказал он. – Испанские летчики на нас смотрели косо, потому что мы, по их мнению, слишком много зарабатывали. Потом стали чересчур часто вмешиваться в наши дела, так что я счел за благо бросить эту затею… Говорю же, я не создан подчиняться. Однако борьбу не прекратил – веду ее на свой манер.
– Лео завершает работу над фильмом, – сказал Кюссен, всегда готовый погнать быка на пикадора.
– Да. Будет называться «Испанские небеса». Основан, разумеется, на собственном опыте. Я во всеуслышание заявлю, что западные демократии, боясь конфликта с Гитлером и Муссолини, вот-вот бросят Республику на произвол судьбы.
Эдди стряхнула пепел с сигары.
– «Политика невмешательства» – это подлость космического масштаба.
– Вопиющее бесстыдство! – с готовностью подхватил Кюссен.
– Конечно, – веско заметил Баярд. – Не понимают, что расчищают место для другой войны, стократ ужаснее.
– Как бы то ни было, ты ведь никогда раньше не снимал фильмы, – сказала Эдди.
– И что? Мало ли чего я никогда не делал? Я и самолет водить не умел, а стал командовать эскадрильей. Думаешь, съемки трудней, чем воздушный бой?
– «Испанские небеса» могут обернуться неудачей.
– Сомневаюсь. Но даже если и так, это будет блистательная неудача. Из разряда тех, что дороже иных побед.
Он по-прежнему взирал на Фалько немного свысока. Со снисходительным великодушием.
– Возможно, вам интересно было бы принять участие в съемках фильма? – произнес он медленно.
Фалько сдержанно кивнул, не выказывая чрезмерного воодушевления. Всему свой черед. Подойти к цели окольным путем. Не тащить силком в расставленные силки, а мягко, потихоньку подманить к ним жертву – и пусть шагнет в них сама.
– Вполне возможно, – сказал он.
– Вы серьезно?
– Разумеется.
– Что ж, тогда прекрасно.
Баярд хлопнул ладонью по стойке, как бы подводя итог разговору. Которым, кажется, остался доволен.
– Когда думаю об Испании, мне всегда на память приходит одна цитата, – сказал он несколько театрально. – «Поразительно, что представители рода человеческого, которым отпущен столь краткий век, так стараются причинить друг другу столько страданий». Это написал Сомерсет Моэм. Не случалось читать?
– Кое-что. Кроме того, мы с ним однажды плыли на одном пароходе и играли в карты. Он мне даже подарил свою книгу с дарственной надписью.
– Да что вы говорите?!
– Но я ее потерял.
– Неужели?
– Роман про шпионов. Сказать по правде, я был не в восторге.
«Сильно рискуешь, – прочел он во встревоженном взгляде Кюссена. – Недаром адмирал меня предупреждал держать с тобой ухо востро». Баярд так заинтересовался, что даже заморгал:
– Вы любите шпионские романы?
– Терпеть не могу, – Фалько сделал глоток. – Они для меня слишком затейливы.
В этот миг Эдди Майо что-то углядела в толпе у дверей и воскликнула:
– Ну вот, упомяни о черте… Угадайте, кого принесло на разговоры об Испании и романах!
Баярд взглянул в ту же сторону и сморщил лоб под непокорной челкой:
– Господи, вот только зануды Гейтвуда нам тут не хватало.
Фалько слышал про него. Американец, журналист, писатель. Новоприбывший заметил Эдди и Баярда и, бесцеремонно прокладывая себе дорогу в толчее, двинулся к ним – огромный, с растрепанной черной шевелюрой и неухоженными усами.
– Здорово, ребята, – запросто поздоровался он, опершись о стойку.
– Здравствуй, Гэт, – ответила Эдди.
Баярд ограничился каким-то невразумительным приветствием. Американец, не обращая внимания на Кюссена, подозрительно оглядел Фалько сквозь очки в железной оправе. У него была широкая улыбка, здоровенные ручищи, могучие боксерские плечи, распиравшие серый пиджак из чертовой кожи. Фланелевые брюки неглажены, рубашка без галстука – в пятнах от вина.
– Я бы выпил бренди, – сказал он.
– Закажи себе что хочешь, – ответил Баярд.
Американец обратился к бармену так, словно знал его всю жизнь. Потом снова воззрился на Фалько, покосился на Эдди с сигарой во рту, опять перевел глаза на Фалько, показал на его галстук и спросил, явно щеголяя осведомленностью:
– «Британские гвардейцы»?
– «Маринелла». Неаполь
[29].
Сморщившись, американец обратился к Баярду и Эдди:
– Я не знаю вашего друга.
Он произнес эти слова не очень дружелюбно, обдав сидящих сильным винным перегаром. Баярд неохотно произвел церемонию знакомства:
– Гупси Кюссен, Игнасио Гасан.
Гейтвуд, вложив в пожатие слишком много чувства, чересчур сильно, до боли стиснул руку Фалько.
– Испанец? Я только что из Испании. Возвращаюсь в Штаты писать роман. У меня билет на «Нормандию», но задержусь на несколько дней в Париже. Интервью всякие и все такое.
– Ну, как там дела? – спросил Баярд.
– За то время, что тебя не было, пошли чуть повеселее. Я знаю историю с твоей эскадрильей… Обиделся, что тебя сняли с должности командира, так ведь?
– Нет, не так. Никто меня ниоткуда не снимал. Переформирование, вот и все.
– Ну да, – американец лукаво усмехнулся. – Как бы то ни было, подтянуть дисциплину всегда полезно. Слышал, наверно, какую взбучку задали в Барселоне анархистам и троцкистам?
