– Чем же меня это может затруднить?
– В самом деле… – задумчиво продолжая изучать его лицо, сказала она. – Чем же?
Баярд попрощался со своими знакомыми и вернулся за стол. Он, казалось, был разом и обеспокоен, и обрадован.
– Мои друзья, журналисты из «Сё Суар» и «Юманите»… Рассказали, что тяжелый крейсер «Дойчланд», стоящий на рейде Ибицы, был атакован республиканской авиацией… Двадцать два человека убито, семьдесят три ранено.
– Ух ты, – высказалась Эдди, затянувшись сигаретой.
Фалько очень хорошо сознавал всю серьезность случившегося. В эти минуты телефонные линии и телетайпы, должно быть, раскалились докрасна. Без сомнения, произошел самый значительный международный инцидент с начала войны.
– Намеренный налет? – спросил он.
Баярд развел руками:
– Неизвестно пока. Республиканцы заявляют, что произошла ошибка, но разве можно с чем-нибудь спутать такой крупный боевой корабль?
– Не сомневаюсь ни минуты, что это никакая не случайность, – сказала Эдди.
– Может начаться большое веселье… После такого Германии придется отбросить притворство и разговоры о невмешательстве. Гитлер не сможет проглотить подобное оскорбление. Непременно ответит чем-нибудь, вынудив Англию и Францию тоже не сидеть сложа руки… А? Какого вы мнения, Начо?
– Не исключено, – уклончиво ответил Фалько. – Я в этом не очень разбираюсь.
– Война вполне может принять международный характер.
Эдди не согласилась:
– Сомневаюсь, чтобы Сталин сейчас открыто выступил против Гитлера с Муссолини. По крайней мере, пока.
– Да, наверно, – сказал Баярд. – Как бы то ни было, Республика сделала сильный ход. Это настоящий… Черт, вылетело из головы. Ну? Как говорят у вас карточные игроки, когда все ставят на кон?
Он взглянул на Эдди, а потом, не получив ответа, обратился за помощью к Фалько.
– Ордаго
[49], – подсказал тот.
– Да! Спасибо. – Баярд взял у Эдди сигарету и с наслаждением вдохнул дым. – Скажу честно – я завидую. Ведь и моя эскадрилья могла бы отбомбиться по германскому крейсеру!
– Ты бы за это жизнь отдал, – сказала Эдди.
– Не моргнув глазом.
– Для вас Испания – какое-то увлекательное приключение, – заметил Фалько.
– Так и есть, – с непритворной застенчивостью улыбнулся Баярд. – Это лучшее, что было у меня в жизни – хорошие товарищи, настоящая работа и правое дело… Что еще нужно человеку?
– Жалеете, что пришлось это оставить?
Лицо Баярда омрачилось.
– Не очень. К нам начали прибиваться люди, которым доверять нельзя… Темноватые личности… Интернационалисты неясных мастей… И эскадрилья потеряла свою первозданную чистоту, если понимаете, о чем я. А я потерял к этому вкус, вот и решил помогать Республике иначе. И сейчас делаю, что могу.
Фалько понял, что более удачного случая не представится. Не спеши только, одернул он себя. Достал трубочку с кофе-аспирином, вытряс две таблетки, разжевал и запил горечь глотком вина.
– Как идет финансирование ваших «Испанских небес»?
– Плохо идет. Через пень-колоду, – с досадой ответил Баярд.
– Я думал об этом и намерен спонсировать ваш фильм.
– Правда? Вы решились наконец?
– Решился. Если, конечно, вы не возражаете.
Баярд был ошеломлен. Спадающая на глаза челка придавала что-то юношеское его изумленному лицу.
– Это потрясающая новость, – с трудом выговорил он. – Даже не знаю, что сказать.
Фалько очень непринужденно, словно речь шла о чем-то маловажном, вытащил из кармана аваль банка Моргана, оформленный сегодня утром на площади Вандом, и положил на стол. На первой странице бросалась в глаза цифра – 100 000 франков.
– Каждый должен помогать чем может.
Прочитав поручительство, Баярд провел ладонью по лицу. Нос у него заострился, глаза счастливо заблестели.
– Дорогой друг, вы человек удивительного благородства! – сказал он, показывая документ Эдди. – Ты согласна?
– Разумеется, – ответила она, но смотрела при этом не на бумагу, а в лицо Фалько. – Редкостный человек.
Баярд, все еще не опомнившись от радостного потрясения, простер к нему руки:
– Уверяю вас, вы не пожалеете.
– Надеюсь.
– Даю вам слово. Там будет все – и Эйзенштейн с его «Броненосцем», и немецкие экспрессионисты… Кино – современнейшее из искусств. Недаром наци, которые умеют лгать как никто, уделяют ему такое внимание. Книгу прочтут тысячи, а фильм посмотрят – сотни тысяч…
Фалько в очередной раз высморкался, и Баярд замолчал. Потом ласково положил ладонь чуть ниже локтя Эдди.
– Кино, товарищ Начо, – продолжал он. – объединяет в себе всю совокупность цивилизации: комедии в капиталистических странах, батальные ленты в странах фашистских, трагедийные эпосы – у коммунистов… Вот этот жанр – наш.
– Но Франция пока не коммунистическая страна, – возразила Эдди. – Да и вашей Испании еще предстоит тяжкий путь.
Баярд не снимал ладони с ее руки.
– Она его свершит, дорогая. И моя картина немного ей поможет.
Эдди высвободила руку, чтобы взять бокал. Поднесла его к губам, поверх ободка продолжая смотреть на Фалько.
– Когда намереваетесь начать съемки? – осведомился тот.
– Не позднее августа. Я покажу вам сценарий, он уже почти готов. Там будет тридцать четыре эпизода. Мой испанский друг Луис Бунюэль сейчас его редактирует. Вы не видели его фильмы?
– Один, кажется, видел. Тот, где бритвой режут глаз
[50], – это его?
– Его.
– Съемки пройдут в Испании?
– Да, в местах боевых действий. Играть будут не актеры, а настоящие ополченцы, крестьяне, женщины-антифашистки… Правительство – и центральное, и каталонское – обещало мне содействие.
Облокотившись о стол, подавшись вперед, Баярд говорил горячо и взволнованно. Но вдруг остановился, вздохнул и откинулся на спинку стула.
– Только вот денег у них нет. Деньги доставать должен я. И потому ваше сегодняшнее предложение было так важно для меня и так меня тронуло…
– Надо бы нам подписать контракт по всей форме, – сказал Фалько.
– Конечно-конечно. Я передам вам копию договора, который заключил с Галлимаром, моим издателем: он тоже выделяет мне деньги на картину. Может быть, уже завтра пришлю.
