– Он тут неподалеку, в «Лоди» сидит. Зовут Марсель. Здоровый такой. Усатый. Волосы светлые.
– Благодарю вас, мадам.
«Лоди» оказалось убогим заведением – чем-то средним между кафе и баром-табак: четыре столика внутри, два вынесено на тротуар. На стене висело большое зеркало с рекламой «Перно-Фис», на полках выстроились шеренги бутылок, за цинковой стойкой стояла хозяйка. Облокотившись на прилавок, с ней беседовал одетый в серый рабочий халат здоровяк с соломенными волосами и усами на военный манер. Перед ним стоял бокал вина, а во рту дымилась сигарета.
– Марсель? – окликнул его Фалько.
Тот обернулся.
– Я приятель месье Пикассо… Пришел навестить его, но мне сказали, он занят.
– Так и есть, – ответил Марсель.
Слезящиеся серые глаза, красные жилки на носу, запах дешевого вина. Фалько предположил, что бокал на стойке был не первым.
– Мы можем поговорить минутку?
– Это о чем?
Фалько перевел взгляд на хозяйку:
– Пожалуйста, две порции лучшего вашего «фин»
[67].
Марсель молча, но с интересом следил, как та наполняет бокалы. Фалько взял их и понес к самому дальнему столику. И остановился там в ожидании, не присаживаясь. Переглянувшись с хозяйкой, усач подошел, и они сели.
– Я друг месье Пикассо.
– Ну да, вы же сказали уже. Однако я вас там ни разу не видал.
– Супруга ваша видела. И направила меня сюда.
Консьерж провел согнутым пальцем под усами, посмотрел на коньяк и ничего не ответил. Фалько пригубил свой бокал.
– Я приобрел у месье Пикассо несколько работ, – продолжал он. – И еще несколько договорился купить. И беспокоюсь насчет вчерашнего ночного происшествия.
Марсель с опаской поднял на него глаза:
– А что вы об этом знаете?
– Почти ничего, потому-то и отыскал вас. Супруга ваша рассказала, что там был маленький взрыв…
– У супруги моей язык без костей.
– И она упомянула полицию… Которая, дескать, еще в мастерской. Я надеюсь, ничего страшного не произошло?
Фалько поднял бокал, и Марсель последовал его примеру, в три глотка осушив свой. Фалько знаком попросил хозяйку повторить.
– Вы, наверно, репортер какой?
– Ни малейшего отношения к прессе не имею.
Хозяйка принесла коньяк. Фалько достал бумажник, чтобы расплатиться, и как бы по рассеянности оставил его на столе, чтобы собутыльник видел, как туго он набит.
– Вы поймите, мне велели помалкивать, – сказал Марсель, поглядывая на бумажник. – Не хотят, чтобы пошли толки.
Это «поймите» обнадеживало. Фалько понял, что он на верном пути.
– Я ведь объясняю: как его друг и заказчик, я не могу не тревожиться… тут затронуты и мои интересы, – с душевной теплотой сказал он. – А вдруг причинен ущерб картинам, которые я наметил к покупке?
Марсель одним махом высосал полбокала и облизнул углы рта. Слезящиеся глаза неотрывно смотрели на бумажник.
– Да нет, пострадала только одна работа.
– Какая? – безразлично осведомился Фалько.
– Ну, такая… Самая большая. Над которой он трудился последнее время.
– А-а, знаю. Видел. Это там конь и бык и женщины?
– Вроде бы.
– И что же – сильно пострадала?
– Изрядно. Половина холста сгорела.
– Да как же это возможно? Газ взорвался?
– Взрыв-то был. Мы с женой проснулись, когда грохнуло. Побежали в мастерскую, а там пожар. Но небольшой, мы быстро справились. Но это был не газ.
– А что же?
– Саботаж.
Правдоподобие, с каким Фалько изобразил удивление, убедило бы даже средневекового инквизитора.
– Что-что?!
– Саботаж, – повторил консьерж. – Не случайность, а намерение. Полиция считает, что картину хотели погубить. Они и сейчас там, осматривают каждую пядь мастерской.
Фалько достал портсигар и открыл его перед Марселем. Тот, рассмотрев марку, покачал головой, вытянул сигарету из мятой пачки «Голуаз» и прикурил от протянутой зажигалки.
– А вы поговорили с месье Пикассо и с полицией?
– Конечно. Меня допросили, и я рассказал, что знал – как услышали громкий хлопок, как прибежали в студию и потушили пожар.
– Еще многое сгорело?
– Нет, в мастерской больше ничего. От горящего холста летели искры, сильно дымило, но обошлось. Я сам позвонил мадам Маар, нынешней подруге…
– Чьей подруге?
– Маэстро. По крайней мере, он с ней спит.
В реплике почудился оттенок осуждения. Наверно, консьерж Марсель и его законная половина как добропорядочные французы не одобряли беспутную жизнь богемы. Или Пикассо недостаточно щедро совал им чаевые.
– Вы меня просто ошеломили этой историей про саботаж. – С этими словами Фалько вытащил стофранковую купюру, сложил вчетверо и положил на стол между бокалами. – Что именно сказал месье Пикассо? Как он воспринял это несчастье?
– Ну, сами понимаете… – Марсель теперь смотрел на деньги. – Ясное дело, был в страшной ярости. Кричал, что это, без сомнения, дело рук фашистских агентов… Он же сторонник Республики. И, конечно, левак. Кажется, картину он готовил ко Всемирной выставке.
– И что же он теперь собирается делать, не знаете?
Влажные глаза консьержа блеснули насмешкой. Он снова расправил усы, взял купюру и сунул в карман.
– Сами и спросите, раз вы его друг. Вам и карты в руки, а?
– Непременно спрошу. Как только увижу.
Марсель смотрел на него задумчиво и хитровато:
– Ну конечно. Как только увидите.
Привезли заказанные у Шарве сорочки: каждая была завернута в шелковую бумагу и лежала в отдельной коробке. Фалько клал их в ящики шкафа, когда зазвонил телефон. Это была Эдди Майо.
– Мы можем поговорить? Лично, я хочу сказать.
– Разумеется. Где предпочитаете встретиться?
– Я не могу сейчас выйти из дому. Приезжайте ко мне, пожалуйста… Набережная Монтебелло, двадцать один.
Через двадцать минут Фалько был в указанном месте. По дороге он успел пересмотреть все возможные ситуации и роль, которую могла бы сыграть Эдди в каждой. В ближайшие часы могут потребоваться быстрые решения, и желательно обдумать варианты заранее. Мозг Фалько почти автоматически, без эмоций перебирал варианты, расставлял их по степени важности, риска и вероятности. Случайности непредсказуемые и представляющие опасность как для других, так и для него самого. Рутинная тактика наступления, обороны, выживания. Что ж, сказал он себе, нажимая кнопку звонка, по крайней мере, сейчас можно перестать лукавить и притворяться. Чего уж теперь? Как говорится, вся рыба продана.
