– Выглядите все еще неважно. Вам полезно будет подышать свежим воздухом. – Незнакомец накинул кожаное пальто и показал наверх: – Давайте пройдемся, сеньор…
И как бы в нерешительности оборвал фразу. Фалько тоже поднялся – осторожно, потому что ноги не держали. И оказался на голову выше незнакомца, но того это вовсе не смутило.
– Как к вам обращаться? Сеньор Гасан? Сеньор Фалько?
– Да как хотите.
– Тогда Фалько. В конце концов, под этим именем вы значитесь в бумагах, которые я изучил. А меня, если угодно, можете звать…
– Пабло, – прервал его Фалько. – Полагаю, что могу называть вас Пабло.
Сена, похожая на черный широкий пролом, беззвучно струилась внизу, у подножия набережной, вымощенной брусчаткой, влажной от ночной росы. Двое неторопливо шли в темноте, которая под плотной кроной листвы казалась еще гуще. Один-единственный фонарь горел впереди, освещая арку моста.
– Трудные моменты, – подвел итог Коваленко.
Фалько все еще размышлял о том, что сулит ему нежданная встреча с шефом советской разведки в Испании. И о том, каким непостижимым образом он идет сейчас своими ногами, а не плывет бездыханным вниз по течению.
– Трудные, – настойчиво повторил русский. – Сложные.
Он говорил тем же мягким спокойным тоном, что и раньше, когда они спускались по сходням на причал и шли по набережной. Поначалу он сделал несколько банальных замечаний по поводу ситуации в Испании, посетовал на обстановку в тылу, на бесконечные политические дискуссии в Валенсии, на неразбериху, царящую в Республике и ставящую под угрозу военный успех. И поскольку не сказал ничего такого, чего бы не знал Фалько, тот ждал дальнейшего.
– Вы спросили, почему еще живы.
Фалько обернулся и взглянул на безликие массивные фигуры двух телохранителей, которые следовали за ними на таком расстоянии, чтобы не слышать разговор. Несомненно, это кому-то из них он обязан ужасной ломотой в затылке, да и неудивительно: русские они или испанцы, охранять Коваленко кому попало не доверят. Народ отборный. Элитные агенты красных, дисциплинированные и натасканные.
– Это один из многих вопросов, которые не дают мне покоя.
– На одни есть ответы, на другие нет. Понимаете меня?
– Понимаю.
Почти соприкасаясь плечами, они в молчании сделали еще несколько шагов.
– Мне говорили о вас. – Коваленко сделал кратчайшую паузу и тотчас продолжил, словно опережая возможный комментарий: – Говорил человек, который в этой истории участия не принимает.
Они шли в плотной тени деревьев, но Фалько чувствовал на себе его взгляд.
– Ваши пути несколько раз пересекались. Я многое о вас знаю. Привычки, характер, отношения с начальством… Правда, что вашего шефа прозвали Вепрем?
Фалько не ответил. Они вышли к тому месту, куда уже доходил издали свет фонаря. Подошли к туннелю под железнодорожным мостом, и Фалько понимающе оглядел темную арку. Незаметно, через плечо посмотрел на телохранителей, прикидывая расстояние и возможности.
– У вас, кажется, объединили спецслужбы в одних руках, – продолжал меж тем русский. – Это очень разумная мера. Надеюсь, подобное произойдет и в Республике. Вы себе не представляете, как трудно наладить координацию разных структур и как губительна их разобщенность и взаимная ненависть. Если бы энергию, которую республиканцы тратят на междоусобицу, они использовали на фронте, фашистов уже давно духу бы не было… Не верите?
– Отчего же? Вполне возможно.
Они подошли уже к самому туннелю. Фалько снова обернулся. Два черных силуэта маячили на расстоянии, а Коваленко не казался неодолимым препятствием. Снова показалось, что самое верное решение, как тогда, на мосту, – броситься в реку, тем более что часы у него теперь водонепроницаемые. И все же купаться во второй раз не хотелось. Да еще ночью.
– Полагаю, вы и те, кто вас послал, знаете, что происходит в Москве. Процессы над изменниками и прочее.
– Кое-какие сведения доходили.
Трудные времена теперь настали и для Советского Союза, настойчиво говорил русский. В стране происходят огромные перемены, и совсем не легко отличить врага от друга. Каждый день приносит новые неожиданности – разоблачают саботажников, внедренных шпионов, врагов народа. Многих закордонных разведчиков отозвали в Москву, и не все вернулись к месту службы. Может быть, сгинули в тюрьмах и трудовых лагерях.
Фалько теперь слушал с живым интересом. Он перестал прикидывать в уме варианты спасения и все внимание устремил на слова Коваленко. Подобные излияния как-то не к месту, подумал он. С чего бы это шефу советской разведки в Испании откровенничать с вражеским агентом?
– Такие люди, как мы, – продолжал тот, – разумеется, каждый на своем уровне, должны следить не только за каждым своим словом, но даже за выражением лица, потому что непременно найдется доброхот, который истолкует его по-своему и немедленно доложит в Москву. Расскажи-ка анекдот про Сталина – вместе со всем своим семейством поедешь в Сибирь.
– Я думал, что на таком посту вы всего этого можете не опасаться.
– Ах, вы думали? – Коваленко еле слышно рассмеялся. Фонарь освещал только его лицо. – А вот ваш шеф, к примеру, может себе позволить шутку про Франко?
– Он шутить не любит, – двусмысленно ответил Фалько.
– Я ветеран всех мыслимых войн, человек более чем обстрелянный. Я разрабатываю операции, я вербую и готовлю агентов, я разыскиваю перебежчиков, заочно приговоренных к смерти. У меня ордена Ленина, Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Я служил в ГПУ, а теперь в НКВД и выживал там, где другие погибали. Хотите, расскажу вам кое-что забавное?
Они остановились перед самым туннелем. Фалько, покосившись, благо стоял вполоборота, отметил, что замерли и два силуэта позади.
– Насколько я знаю, все, кто были моими начальниками с семнадцатого года, когда я вступил в Красную армию, один за другим пали жертвами чисток. Им предъявляли совершенно абсурдные обвинения, однако же вот… Как говорит товарищ Сталин, есть человек – найдется и вина.
Ева Неретва, подумал Фалько. Товарищ Пабло постепенно сужает круги, подбираясь к этой теме, – но зачем? Фалько снова взглянул на черную полосу воды и зев туннеля.
– Военные в больших чинах, герои революции и Гражданской войны, ветераны партии… И представьте себе, все они на суде признавались, что были агентами империализма, называли себя врагами народа… Я едва ли не единственный из того призыва, кто еще жив и на свободе.
Фалько слушал его напряженно и немного растерянно. Впитывал каждое слово, вникал в каждый оттенок смысла. Доверительный и миролюбивый тон Коваленко не давал забыть, что этот человек – его силуэт был едва различим во тьме, – так спокойно и непринужденно стоявший рядом, возглавляет мощную организацию шпионов и убийц. И что двое таких находятся сейчас в десяти шагах у него за спиной.
