Сначала я принимала приглашения мистера Шенка потому, что он был одним из руководителей моей киностудии. Но потом я ездила к нему, так как он мне нравился. И еще: еда была отличная, и за столом всегда оказывались влиятельные и интересные люди — не завсегдатаи приемов, а просто личные друзья мистера Шенка.
Я редко произносила больше трех слов на этих обедах, но тихонько сидела по правую руку от мистера Шенка и, как губка, впитывала разговоры гостей. Тот факт, что в киношных кругах меня стали называть любовницей мистера Шенка, поначалу меня совершенно не волновал. Но позже это стало-таки меня доставать. Мистер Шенк никогда не пытался заигрывать или прикоснуться ко мне, я интересовала его как украшение обеденного стола и еще потому, что я была, по его словам, „нестандартной личностью“.
Мне нравилось сидеть с мистером Шенком у камина и слушать его рассуждения о любви и сексе. Он был знатоком в этих вопросах, словно великий первооткрыватель. Мне также нравилось смотреть на его лицо. Это было в равной мере и лицо Голливуда, и лицо конкретного человека. Вся история Голливуда читалась на нем.
Но, наверное, главной причиной моей дружбы с мистером Шенком было то, что эта дружба давала мне несравненное чувство безопасности. Я была подругой и протеже одного из руководителей студии, что плохого могло со мной случиться?
Ответ на этот вопрос я получила в одно „прекрасное“ утро. Меня пригласили в актерский отдел и сообщили, что больше в моих услугах не нуждаются. Я лишилась речи. Я сидела, слушала, как в тумане, и не могла пошевелиться.
Сотрудник отдела объяснил, что мне было дано несколько шансов, и хотя я показала себя достаточно хорошо, студия считает, что я не фотогенична. По этой причине, сказал он, мистер Занук приказал вырезать меня из картины, где я снялась в эпизодической роли.
„Мистер Занук считает, что, возможно, вы когда-нибудь станете актрисой, — сказал сотрудник, — но совершенно очевидно, что ваша внешность работает против вас“.
Я вернулась домой, легла на кровать и разревелась. Я плакала целую неделю. Я не ела и не причесывалась. Я рыдала так, словно присутствовала на собственных похоронах.
Дело было не только в том, что меня уволили. Если бы они выгнали меня потому, что я не умела играть, это было бы достаточно скверно. Но не смертельно. Я могла бы учиться, совершенствоваться и, в конце концов, стать актрисой. Но как я могла изменить свою внешность? Я-то считала ее своим достоинством, которое нельзя не заметить.
И представьте, как ужасна была моя внешность, если даже мистер Шенк согласился с моим увольнением. Я лежала и плакала день за днем. Я ненавидела себя за то, что была такой дурой и воображала себя привлекательной. Я встала с постели и посмотрела в зеркало. Случилось самое страшное. Я некрасива! На меня смотрела непривлекательная, неотесанная блондинка. Я видела себя глазами мистера Занука. И я видела то, что видел он: девушку с внешностью, совершенно не подходящей для кинокарьеры.
Зазвонил телефон. Секретарша мистера Шенка пригласила меня на обед. Я пошла. Я сидела весь вечер, стыдясь смотреть людям в глаза. Так ведут себя люди, глубоко травмированные. Ты даже не чувствуешь злости на тех, кто тебя травмировал. Ты просто умираешь от стыда. Я испытывала такие чувства в детстве — когда очередная семья отвергала меня и возвращала в приют.
Когда после обеда мы перешли в гостиную, мистер Шенк спросил: „Ну, как дела на студии?“
Я улыбнулась, поняв, что он непричастен к моему увольнению.
„На прошлой неделе меня выгнали“.
Мистер Шенк взглянул на меня, и я прочитала на его лице тысячи похожих историй, историй девушек, которых он знал и которые потеряли работу; всех начинающих актрис, безмерно гордящихся успехом и рыдающих после увольнения. Мистер Шенк не пытался утешить меня. Он не взял мою руку и не стал ничего обещать. История Голливуда смотрела на меня из его усталых глаз. И он сказал: „Не сдавайся, продолжай“.
„Я буду“, — сказала я.
„Попробуй позвонить на студию X., — сказал мистер Шенк. — Может быть, там найдется что-нибудь для тебя“.
Уходя из дома мистера Шенка, я спросила его: „Могу я задать вам личный вопрос? Я выгляжу так же, как всегда или как-то иначе?“
„Ты выглядишь как всегда, — сказал мистер Шенк, — тебе только нужно прекратить плакать и выспаться“.
„Спасибо“, — сказала я.
Через два дня я позвонила на студию X. Сотрудник актерского отдела был отменно вежлив. Да, у них есть для меня место. Меня возьмут в штат и позаботятся, чтобы я получала роли. Улыбаясь и пожимая мою руку, начальник актерского отдела мистер А. добавил: „У вас большое будущее на нашей студии. Я подыщу для вас хорошие роли“.
Я вернулась в свое жилище, чувствуя себя воскресшей. И дневные мечты вновь стали посещать меня — украдкой. Ведь мистер А. еженедельно просматривает тысячи девушек, которых он отвергает, а также настоящих актрис и просто красавиц. Должно быть, есть во мне что-то особенное, почему он немедленно взял меня на работу.
Действительно, что-то особенное мерцало в глазах начальника актерского отдела, но узнала я об этом несколько позже. Мистер Шенк позвонил президенту студии X. и попросил того в качестве личного одолжения дать мне работу.
Я работала в нескольких массовках и в ряде картин снялась для фона. И вот однажды мистер А. позвонил мне. Он пригласил меня явиться к нему в отдел в 4 часа. Весь день я прихорашивалась, мылась в ванной, придумывала прическу, декламировала различные заученные монологи и продумывала, как себя вести. Ведь это был неповторимый шанс. Мистер А. никогда не позвонил бы мне лично, если бы речь не шла о настоящей большой роли. Но я не должна реагировать слишком восторженно, лепетать слова благодарности или расплываться в глупой улыбке. Нет, я должна сохранять спокойствие и достоинство.
Мистер А. куда-то вышел, но его секретарша улыбнулась и попросила зайти в кабинет и подождать там.
Я села в кресло в кабинете мистера А., ожидая его и практикуясь в достойном поведении. Тут боковая дверь кабинета открылась — и на пороге появился человек. Я никогда его не встречала, но немедленно узнала в нем одного из боссов студии X. Он был так же знаменит, как и мистер Шенк или мистер Занук.
„Здравствуйте, мисс Монро“, — приветствовал он меня.
Он подошел, положил руку мне на плечо и продолжил: „Давайте пройдем в мой кабинет и поговорим“.
„Но я не могу уйти, — сказала я, — я жду мистера А. Он позвонил мне насчет роли“.
„К черту мистера А., — разозлился великий человек. — Он знает, где вас найти“.
Я колебалась, и он спросил: „В чем дело? Вы что, на наркотиках или еще что-то? Вы же знаете — я здесь хозяин“.
Я последовала за ним через боковую дверь в его кабинет, который был в три раза больше, чем кабинет мистера А.
„Повернись“, — сказал великий человек.
Я повернулась как модель.
