На улице я увидела полицейского, наблюдавшего за мной, подошла к нему и сказала: «Извините, господин полицейский, не могли бы вы мне помочь. Я хочу получить наличные по своему чеку, но не знаю, где это лучше сделать».
Он улыбнулся. «Ну, это серьезная ситуация. Пойдемте, я посмотрю, что можно сделать. Какой это чек?»
«Зарплата со студии „XX век — Фокс“.
„Вы там работаете?“
„Работала. Сейчас нет. Но студия в полном порядке“.
Полицейский привел меня в магазин. Он поговорил с менеджером, и тот согласился дать мне наличные.
„Значит, вы актриса“, — сказал полицейский.
„Да, была. Но, как я уже объяснила, в данный момент не работаю“.
Менеджер принес чек назад и попросил меня написать на обороте мое имя и адрес.
Делая это, я заметила, что полицейский внимательно смотрит, как я пишу. Я впервые пригляделась к нему. У него были темные волосы и глаза посажены близко-близко.
Сделав покупки, я пошла к врачу. Я была простужена и уже несколько ночей не спала. Доктор выписал таблетки.
„Я обычно не рекомендую снотворное, — сказал доктор. — Но у вас сдали нервы, и хороший сон поможет не только с простудой, но и поднимет настроение“.
Я легла в постель пораньше и приняла таблетку. Наверное, я проспала несколько часов, когда какой-то шум разбудил меня. Я никогда не слышала таких звуков раньше, но сразу поняла, что они означают: кто-то разрезал сетку в окне спальни.
Я вскочила с кровати и выбежала из дома. Я обежала дом, чтобы понять, в чем дело. Какой-то человек лез в окно моей спальни. Имитируя хрипловатый мужской голос, я закричала возмущенно: „Эй, что вы там делаете?“
Человек высунул голову из окна и взглянул на меня. „Убирайтесь отсюда! — кричала я тем же „не своим“ голосом. — Я сейчас вызову полицию!“
Человек спрыгнул на землю и направился ко мне. Я повернулась и побежала что есть мочи. Я была босиком и в нижней рубашке модного стиля, едва прикрывавшей пупок.
Дело было около полуночи. Улицы пригорода были пустынны. Я подбежала к соседскому дому и закричала. Вышел сосед, позади него стояла жена. Увидев меня, она заголосила. Но я объяснила, что какой-то человек забрался в мою спальню, и попросила соседа его поймать.
Тот покачал головой.
„Парень, наверное, вооружен. Воры обычно вооружены“.
„Он не вор, — объяснила я. — Он за мной охотится“.
Прикрыв наготу одеялом, я позвонила в полицию.
Полиция приехала только через час. Я вернулась с ними домой. Они нашли разрезанную сетку, следы и все прочее.
„Видно, вы его сильно напугали, — сказал следователь. — Теперь вам нечего бояться. Ложитесь спать“.
„А если он вернется?“ — спросила я.
„Маловероятно. Если вора испугали, он никогда не возвращается на то же место. Расслабьтесь и ложитесь спать“.
И тут раздался громкий стук в дверь. Я так и подскочила от ужаса. Время было около часа ночи.
„Вас обычно навещают в это время?“ — спросил следователь.
„Да нет, никогда. Ко мне сюда никто не ходит“.
„Идите и откройте дверь“, — сказал следователь.
Я подошла к двери и открыла ее. Это был тот же тип. Он схватил меня, и я завопила что есть силы.
Полицейские арестовали его.
„Это он, — закричала я. — Он лез ко мне в окно“.
„В чем, собственно, дело? — возмутился человек. — Мэрилин — моя старая подружка. Старая добрая Мэрилин. — И он подмигнул мне. — Скажи им, детка!“
„Я не знаю этого человека, — сказала я. — Лицо кажется знакомым, но я его не знаю“.
„Отпустите меня, — потребовал человек. — Вы не имеете права арестовывать человека, навестившего старую подружку“.
„Скажите правду, мисс Монро, — обратился ко мне полицейский. — Он действительно ваш давний поклонник?“
Я чувствовала, что они склонны поверить незнакомцу, и боялась, что они уйдут и оставят меня с ним наедине.
„Какой он вор? — рассердился полицейский. — Он знает ваше имя и адрес. И он вернулся после того, как вы напугали его. Ясно, что он…“
Другой полицейский обыскал человека и вытащил у него из кармана револьвер.
„Эй, смотри-ка, табельное полицейское оружие. Откуда ты это взял?“
При словах „полицейское оружие“ я вдруг вспомнила, кто этот человек. Это был тот самый полицейский с близко поставленными глазами, который помог мне получить наличные по чеку. Он запомнил имя и адрес, когда я писала их на обороте чека.
Я просто не узнала его поначалу, тем более что он был в штатском.
Я рассказала, где видела этого человека. Он все отрицал, но полицейские нашли у него в кармане удостоверение управления полиции Лос-Анджелеса.
Его увели.
На следующий день следователи навестили меня. Они рассказали, что человек этот только что начал работать в полиции, женат и имеет годовалого младенца. Они предпочли бы, чтобы я не заводила дела, так как это бросит тень на доброе имя полицейского управления.
„Я не хочу его наказывать, — сказала я. — Но я должна быть уверена, что он не залезет ко мне опять. Или к какой-нибудь другой девушке“.
Следователи заверили меня, что он не сделает ничего подобного. Так что я не завела официального дела. Вместо этого я просто переехала.
Я вернулась в свою прежнюю комнату в Голливуде и много дней не выходила из дома. Я плакала и смотрела в окно».
«Если ты неудачница в Голливуде — это все равно что подыхать от голода на пороге банкетного зала, где запах телятины сводит тебя с ума. Я снова лежала на кровати день за днем, без еды, непричесанная. Я без конца вспоминала, как сидела в кабинете мистера А., едва сдерживая возбуждение при мысли о необыкновенной удаче, которая наконец-то мне выпала, и чувствовала себя полной идиоткой. Наверное, в моей жизни вообще нет места удаче. Темная звезда, под которой я родилась, становилась все темнее и темнее.
Я рыдала и бормотала себе под нос. Вот встану и найду работу официантки или секретарши. Миллионы девушек счастливы, работая в ресторане или в разных фирмах. А можно устроиться на фабрику. Я не боялась никакой работы. Сколько я себя помнила, я драила полы и мыла посуду.
Но было во мне что-то такое, что не позволяло вернуться в мир Нормы Джин. И это не были только амбиции или желание стать богатой и знаменитой. Я не чувствовала в себе ни грамма актерского таланта. Я даже не чувствовала, что я красива или просто в каком-то отношении привлекательна. „Что-то“ бурлило во мне, своего рода безумие, которое не позволяло отступиться. Это „что-то“ обращалось ко мне даже не словами, а цветами — ярко-красным, и золотым, и ослепительно белым, и зеленым, и голубым. Это были цвета мечтаний моего детства, когда я пыталась скрыться от убогого, лишенного любви мира, в котором ютилась жертва сиротского приюта Норма Джин.
