Джонни вел невероятно активную светскую жизнь, выводил Мэрилин на все голливудские приемы, куда он получал приглашения, на все премьеры и многочисленные концерты в ночных клубах. Как ядовито замечала Наташа Лайтесс, он тратил тысячи долларов на ее наряды, но возмутился, когда Мэрилин купила две пары сережек. «Зачем так много? — удивился Джонни. — Сколько у тебя ушей?»
Даже после первого инфаркта Джонни решительно отказывался следовать советам врачей: спокойствие, никаких эмоциональных и физических стрессов. «Я не инвалид», — парировал Хайд и продолжал бурную светскую и профессиональную деятельность, хотя прекрасно сознавал, что жить ему осталось недолго. Он всячески стремился укрепить позиции Мэрилин Монро в Голливуде, а с помощью брака, на который он все еще надеялся, создать ей и финансовую независимость. Он снова и снова предлагал Мэрилин руку, сердце и миллионы, но неизменно наталкивался на отказ. Он даже попросил Джо Шенка походатайствовать за него, и Шенк целый вечер убеждал актрису, но — безуспешно. Мэрилин объясняла все очень просто: прикосновения Джонни не вызывали в ней ответного чувства, никаких эмоций, а значит, замужество с ним означало бы неискренность, предательство и по отношению к нему, и по отношению к себе.
А вот как описала этот эпизод своей жизни сама Мэрилин Монро.
«Однажды утром я долго ждала в приемной знаменитого агентства „Уильям Моррис“.
Мужчина маленького роста сидел за огромным столом. Он разговаривал со мной тихим голосом и смотрел добрыми глазами. Это был Джон Хайд, один из самых важных людей в Голливуде, — открыватель талантов. Все звали его Джонни из-за его доброжелательного отношения к людям.
„Ты будешь знаменитой кинозвездой, — сказал мне Джонни. — Я знаю. Много лет назад я открыл похожую на тебя девушку и привел ее на студию М.Г.М. Это была Лана Тернер. Ты еще лучше. Ты пойдешь дальше. У тебя больше данных“.
„Тогда почему я не могу получить работу? — спросила я. — Просто чтобы хватало на пропитание“.
„Начинающей звезде нелегко найти хлебную работу. Звезда хороша только как звезда. И ты не годишься ни на что меньшее“.
Впервые за несколько месяцев я рассмеялась. Джонни Хайд продолжал внимательно разглядывать меня.
„Да, — сказал он, — что-то есть. Я чувствую. Я просматриваю сотню актрис в неделю. Но в них нет того, что есть в тебе. Ты понимаешь, о чем я говорю?“
„Да, — ответила я. — У меня тоже бывало такое чувство. Когда я была еще ребенком и когда я только начинала. Но оно уже давно ко мне не приходило. Я была слишком занята своими проблемами“.
„Любовными?“ — поинтересовался он.
„Да“.
„Вот что. Приходи завтра, и мы еще поговорим“, — попрощался Джонни.
У меня появился еще один добрый друг, женщина, возглавлявшая группу „охотников за талантами“ на студии М.Г.М. Звали ее Люсиль Райман.
Мисс Райман не только была добра ко мне, не только давала взаймы деньги и разрешала носить ее наряды, она тоже уверяла меня, что я стану кинозвездой.
Как-то мисс Райман мне позвонила.
„Для тебя есть роль в фильме Джона Хьюстона
[31] „Асфальтовые джунгли“. Роль точно на тебя. Роль небольшая, но ты сможешь показать себя и произвести сенсацию. Попроси своего агента связаться с мистером Хьюстоном. Я ему уже рассказала о тебе“.
Джонни Хайд привез меня к Джону Хьюстону. В кабинете был еще продюсер фильма Артур Хорнблоу.
Мистер Хьюстон выглядел необычно. Высокий, с длинным лицом и растрепанными волосами. Он прерывал всех громким хохотом, так что временами казалось, что он пьян. Но он не был пьян. Просто он был в чудном настроении, непонятно почему. И он был гением — первым гением, которого я встретила в своей жизни.
Конечно, я уже знала мистера Занука, которого в Голливуде тоже считали гением. Но тот был гением совершенно другого рода: он имел право приказывать всем и каждому на студии. В Голливуде такой гений пользуется наибольшим уважением из-за своего умения делать деньги. Но вообще-то в остальном он не был гением. Просто он занимал лучшую в мире должность, и на него работали самые талантливые люди.
Мистер Хьюстон дал мне копию сценария. В отличие от мистера Занука он считал, что актриса должна знать, о чем фильм, в котором она будет играть. Я принесла сценарий домой, и мой друг Наташа Лайтесс согласилась работать со мной над ролью.
„Как ты думаешь, справишься? — спросил меня Джонни Хайд. — Ведь ты по роли должна впадать в истерику, рыдать и кричать“.
„Вы же сами утверждали, что я готовая кинозвезда, — сказала я, — и что я могу всё“.
„Конечно, можешь, но все же я волнуюсь“.
Сначала я подумала, что Джонни потерял в меня веру. Потом поняла: он просто был „слишком близко“ ко мне и, зная меня, беспокоился насчет моих страхов и нервов.
Я работала над ролью несколько дней и потом приехала к мистеру Хьюстону, чтобы почитать ему. В комнате было несколько человек, включая мистера Хорнблоу, который, при его абсолютно лысой голове, выглядел гораздо элегантнее, чем другие мужчины с шевелюрой. На самом деле он был больше похож на высококультурного иностранного дипломата, чем на голливудского продюсера.
Присутствующие были настроены дружелюбно, шутили, но я не могла выдавить улыбку. Я чувствовала, что просто не в состоянии прочитать даже одну строчку из роли. Сердце пульсировало где-то в желудке. Наверное, я не была бы больше напугана, если бы на меня несся поезд.
„Ну, — начал мистер Хьюстон, — вам нравится ваша роль?“
Я кивнула. Губы так пересохли, что я не могла вымолвить ни слова.
„Думаете, вы справитесь?“
Я снова кивнула.
Меня подташнивало. Миллион раз я уверяла себя, что я актриса. Годами готовилась к актерской работе. И вот теперь, когда мне, наконец, впервые предоставлялся шанс получить настоящую роль под руководством замечательного режиссера, все, что я могла, — это кивать головой как деревянная кукла, стоя на подгибающихся ногах.
По счастью, мужчины в комнате продолжали шутить и, казалось, на время забыли обо мне. Они хохотали, обменивались анекдотами, словно ничего важного не происходило. Но я видела, что то и дело взрывавшийся хохотом мистер Хьюстон краем глаза наблюдает за мной. И ждет меня.
Я была в отчаянии. Что толку читать роль дрожащим голосом, словно запуганная любительница… Мистер Хьюстон перехватил мой взгляд и улыбнулся.
„Мы ждем, мисс Монро“.
