„Почему же — нет?“ — мягко спросил он.
„Да потому, что я хочу стать профессиональной актрисой, — ответила я, — а не эротической идиоткой. Я не желаю, чтобы меня продавали публике как целлулоидную обольстительницу, чтобы мужчины смотрели на меня и начинали дрожать. Это было приемлемо первые несколько лет, но теперь все иначе“.
С этого разговора началась моя борьба со студией.
Я поняла, что если когда-то я боролась за то, чтобы начать сниматься и стать актрисой, то теперь должна бороться за признание моих актерских способностей, за то, чтобы быть на экране самой собой. Если я не добьюсь этого, я стану просто товаром, который будут продавать голливудские торговцы.
Я позвонила на студию, настаивая на встрече с главным продюсером. Но мне сказали: „Никаких встреч, вы приедете на съемку, когда вас вызовут“.
Я сидела дома одна и разговаривала сама с собой. Они были готовы дать мне много денег — миллион, если я буду послушно исполнять все их желания, и не отвлекаться, и не стремиться к искусству. Я отказалась от миллиона, который предлагал мне Джонни Хайд, а Джонни был намного приятней и добрей, чем руководители студии „XX век — Фокс“. Я решила, что мне не нужны их миллионы. Я хотела оставаться самой собой, а не превращаться в сексуальный символ, производящий эротические вибрации ради обогащения студии».
* * *
В конце 1953 года отношения Мэрилин Монро со студией и прежде всего с Даррилом Зануком резко ухудшились. Студия заняла Мэрилин в приключенческом вестерне «Река, с которой не возвращаются». Это была совершенно пустяковая картина, где актрисе предназначалась стандартная роль певички в салуне. Мэрилин согласилась, о чем впоследствии очень жалела. Но подобную же роль — певицы в бурлеске в картине «Розовое трико» — она решительно отвергла. В ответ студия приостановила действие ее контракта. В «Розовом трико» Мэрилин должна была играть со своим любимым актером и другом Фрэнком Синатрой. Одним из поводов для отказа был тот факт, что Синатре студия платила пять тысяч долларов в неделю, а Мэрилин всего 750.
Так что Мэрилин не появилась на работе 15 декабря, а потом на Рождество улетела к Джо ДиМаджио в Сан-Франциско. Студия выжидала до 4 января, а затем известила актрису о прекращении контракта без выплаты содержания. Мэрилин не очень переживала. Во-первых, теперь у нее был Джо ДиМаджио, который воспользовался случаем, чтобы предложить Мэрилин пожениться. Во-вторых, деньги вообще были для нее не так уж важны. Гораздо важнее было требование заранее предоставлять ей сценарий для чтения, чтобы иметь возможность решать, хочет ли она в нем сниматься. «Все очень просто. Эта роль не для меня, — сказала она журналистам. — Само собой, я хотела бы изменить финансовые условия контракта, но это не главное. Меня сейчас больше интересует качественный сценарий, чтобы мне было что играть». Конечно, это было нарушением системы контрактных актеров, даже если они уже завоевали широкую популярность и приносили студии существенный доход. Но Мэрилин решила больше не играть по студийным правилам.
Занук знал, что юридически он не обязан предоставлять актерам сценарий для предварительного чтения и одобрения. Но все же речь шла о самой популярной звезде студии, а «Розовое трико», по предварительным расчетам, должно было стоить более двух миллионов долларов. Так что он распорядился послать сценарий Мэрилин, приписав, что сценарий был заказан и написан специально для нее. Она прочитала текст и немедленно его отвергла.
14 января 1954 года в Сан-Франциско состоялась церемония бракосочетания Мэрилин Монро и Джо ДиМаджио. Свадебным подарком студии было возобновление контракта с актрисой. Медовую неделю молодожены провели во Флориде, и студия полагала, что актриса выйдет на работу 20 января. Когда этого не произошло, действие контракта было вновь приостановлено.
21 января молодожены приземлились в Токио, где Джо должен был присутствовать на выставке по бейсболу, а Мэрилин отправилась на несколько дней выступать перед американскими военными в Корею.
Вот как она описала в своих воспоминаниях эту поездку:
«Мои путешествия всегда были одинаковы. Неважно, куда я еду и с какой целью, это всегда заканчивается тем же: я ничего не увижу. Став кинозвездой, ты живешь словно в беличьем колесе. И когда ты путешествуешь, ты берешь колесо с собой. Ты не видишь местных жителей или памятные места страны. Ты главным образом видишь агента по связям с прессой, однотипных журналистов-интервьюеров и свои примерно одинаковые фотографии.
Я думала, что в Японии все будет иначе, потому что студия умыла руки и отказалась от рекламной программы, отменила все интервью и фотосессии. Отношение студии ко мне сводилось к одной фразе: „Даже не упоминайте ее имени“.
Джо был счастлив, узнав об этом, но его счастье продлилось недолго. В ту минуту, когда студия умыла руки, мое имя начало появляться в заголовках всех крупных изданий. И имя Джо тоже.
Видеть свое имя в заголовках на первой странице, словно ты — война или стихийное бедствие, — всегда потрясение. Неважно, как часто ты его видишь, к этому невозможно привыкнуть. Ты всегда думаешь: „Это обо мне. Вся страна читает обо мне. Может быть, даже весь мир“.
И ты вспоминаешь прошлое. Помнишь весь пройденный путь — от голодных дней и слез по ночам до газетных заголовков и поклонов на сцене.
Япония стала еще одной страной, которую я так и не увидела.
Когда мы подлетали к Японии, к нам подошел мужчина в военной форме. Это был генерал Кристенберри. Представившись, он спросил: „Не могли бы вы слетать в Корею и выступить перед нашими солдатами?“
„Я бы с удовольствием, — ответил мой муж. — Но я не думаю, что найду свободное время“.
„Я спрашиваю не вас, — уточнил генерал, — а вашу жену“.
„Она может делать все, что пожелает, — сказал Джо. — Это ее свадебное путешествие“. Затем он улыбнулся мне и добавил: „Давай, давай“.
Джо остался в Токио, а я улетела в Корею. Сначала меня привезли в госпиталь, где было множество раненых солдат. Я пела разные песни из своего репертуара, включая „Сделай это еще раз“.
Слушатели были замечательные. Они свистели, аплодировали и „ловили кайф“. Все были довольны моими выступлениями, кроме офицера, ответственного за мои корейские гастроли. Он отозвал меня в сторону и посоветовал поменять материал.
„Какой материал?“ — спросила я.
„Песню „Сделай это еще раз“, — объяснил он. — Она слишком откровенна для наших солдат. Вам нужно найти песни более высокого вкуса“.
„Но „Сделай это еще раз“ как раз такая песня. Ее автор Джордж Гершвин“, — возразила я.
„Неважно, — настаивал офицер. — Не надо ее исполнять“.
Я исполняла эту песню без всяких непристойных намеков. Это была спокойная грустная песня о любви. Но я понимала, что в данной ситуации мне трудно спорить с армией. Я бывала в таких ситуациях и раньше. Люди часто смотрят на меня как в зеркало, а не как на человеческое существо. Они не видят меня, они видят свои собственные непристойные мысли.
