К тому же времени относится и создание актерского псевдонима — Мэрилин Монро. Имя Мэрилин предложил тот же Бен Лайон, а Монро была девичьей фамилией ее матери.
Но путь к славе был долог и тернист. Пока что новая звездочка была одинока и не очень счастлива. Вот как будущая знаменитость описала этот период своей жизни.
«Прежде я была своего рода ребенком-невестой. Теперь я стала своего рода ребенком-вдовой. Казалось бы, многое случилось со мной за это время. Но в каком-то смысле ничего не изменилось, разве что мне было девятнадцать, а не девять, и я должна была искать работу.
Тот же инстинкт, что приводит утку к воде, привел меня в студии фотографов. Я получала работу, позируя для рекламы и оформления выставок. Главная проблема заключалась в том, что фотографы тоже искали работу. Найти человека, который хотел бы меня снимать, было намного легче, чем найти такого, который готов был платить за работу деньгами, а не обещаниями.
Но все же я зарабатывала достаточно, чтобы платить за квартиру и есть один раз в день, хотя временами на еду денег не хватало. Но это меня не волновало. Когда ты молод и здоров, небольшой голод не так уж и страшен.
Что было гораздо хуже, так это одиночество. Когда ты молод и здоров, одиночество представляется более серьезной проблемой, чем оно есть на самом деле.
Я с тоской смотрела вокруг. У меня не было ни родственников для семейного визита, ни друзей, чтобы пойти куда-нибудь развлечься.
Тетя Грэйс и тетя Ана тяжело трудились, зарабатывая на пропитание и оплату жилья. Когда я звонила, они жалели меня и были бы рады помочь. Но я знала, как они нуждаются, и не ходила к ним в гости, разве что у меня заводились деньжата, и я могла повести их в ресторан или в кино.
Я была совершенно одна. Когда я вечером возвращалась домой, улицы были ярко освещены и полны народу, и я с завистью смотрела на людей, говорящих друг с другом и куда-то спешащих. Я бы хотела знать, куда они торопятся и как люди себя чувствуют, когда им есть куда и к кому пойти.
Конечно, всегда находились мужчины, готовые скрасить одиночество девушки. Они кричали: „Привет, крошка!“, когда ты проходила мимо. И если ты не реагировала, они глумливо восклицали: „Заносишься, детка?“
Иногда они шли за мной и старались поддержать односторонний разговор: „Ты отлично выглядишь, милочка! Как насчет прошвырнуться куда-нибудь — выпить и потанцевать“. Пройдя квартал и не видя ответной реакции, они начинали злиться, сквернословить и, наконец, отставали, грубо выругавшись напоследок.
Я никогда им не отвечала. Я даже жалела их. Ведь они были так же одиноки, как и я. Я не отвечала на их тротуарные приставания не из каких-то высоконравственных соображений, просто я не желала, чтобы меня использовали. Норму Джин постоянно использовали, говорили ей — сделай то, сделай это, иди туда, убери кухню и держи язык за зубами, что бы ты ни чувствовала. Каждый командовал Нормой Джин. И если она не слушалась, ее тут же отправляли обратно в приют.
Эти одиноко стоящие на тротуарах „волки“, надеявшиеся подцепить чувиху с помощью восклицаний типа „Привет, крошка!“, звучали как голоса из прошлого, звавшие меня к тем временам, когда я была никем, когда меня сначала использовали, а потом игнорировали.
В один прекрасный вечер я познакомилась с мужчиной в ресторане. Мы вышли вместе, и он продолжал говорить со мной на улице. Он был первым, кто говорил со мной достаточно долго, и я охотно его слушала.
„Этот город сильно изменился за последние сорок лет, — сказал он. — Там, где мы сейчас идем, когда-то обитали индейцы. Здесь были прерии. Чтобы добраться куда-нибудь, приходилось ехать верхом на лошади“.
„А вы что же, жили здесь сорок лет назад?“ — спросила я.
„Конечно, — ответил он. — Как ты думаешь, сколько мне лет?“
„Лет шестьдесят“.
„Мне стукнуло семьдесят семь, — поправил он меня. — Меня зовут Билл Кокс. Ты куда-нибудь торопишься?“
Я ответила, что нет, никуда не тороплюсь.
„Так не завалиться ли нам ко мне и моей женушке? — предложил он. — Я живу неподалеку. Она не слишком жалует ночную жизнь, так что я несу ей сэндвич“.
Так я подружилась с Биллом Коксом и его женой. Иногда по вечерам мы гуляли по освещенным улицам все вместе, но чаще Билл и я прогуливались вдвоем. Он рассказывал главным образом об американо-испанской войне
[10], в которой принимал участие, и об Аврааме Линкольне
[11]. Эти темы его особенно волновали.
Я никогда прежде не слышала об американо-испанской войне. Наверное, я пропустила школу, когда ее проходили на уроке истории.
Билл Кокс подробно рассказывал о войне, ее причинах и сражениях. От него я узнала и о жизни Авраама Линкольна — от рождения до смерти. Я не чувствовала себя одинокой, и тротуарные „волки“ не приставали ко мне.
Однажды вечером Билл сообщил мне, что возвращается в Техас.
„Я немного нездоров, — объяснил он, — и не хочу умереть нигде, кроме Техаса“.
Из Техаса он прислал мне несколько писем. Я на них ответила. А потом пришло письмо его жены с известием, что Билл умер в доме для ветеранов. Я прочла это письмо в ресторане, где мы познакомились, и рыдала по дороге домой. Голливудские улицы казались мне еще более одинокими без Билла Кокса, Сан-Хуана
[12] и Авраама Линкольна».
* * *
«Хуже всего было по воскресеньям. По воскресеньям было невозможно искать работу или притворяться, что тебе нужно что-то купить в магазине. Можно было только ходить по улицам с деловым видом.
В одну из таких прогулок я обнаружила место, куда можно было ходить по воскресеньям. Это был железнодорожный вокзал. На вокзал приходили поезда со всей страны. Это было красивое здание, и там всегда было полно людей, тащивших чемоданы и малышей.
С тех пор я обычно приходила туда по воскресеньям и проводила там почти весь день. Я наблюдала за людьми: как они приветствовали друг друга, когда толпа с подошедшего поезда вываливалась в зал ожидания. Или прощались.
В большинстве своем это были небогатые люди. Хотя там и сям появлялись и хорошо одетые пассажиры. Но все же по преимуществу поезда привозили и увозили бедняков.
