Однако неспроста В. Молотов вспомнил одну из песен Д. Шостаковича. Феномен массовой песни, которую можно использовать в пропагандистских целях в едва обученной грамоте стране, большевики оценили довольно быстро. С помощью легкой песни можно стало быстро донести до миллионов людей символы и образы новой эпохи, прочно забить их в подсознание. Да так, что мы до сих пор, то ли дискутируя, то ли восхищаясь, можем цитировать «Широка страна моя родная», «Легко на сердце от песни веселой», «Вставай, страна огромная», легко вспоминая песни-символы сталинской эпохи.
«Для тридцатых годов массовая песня была открытием, откровением… Она была нужна, чтобы утвердить наш общий порыв, нашу монолитность», – отмечал мегапопулярный тогда Л. Утесов. И он же утверждает, что перемены к лучшему в эстрадной музыке произошли во все том же знаменательном 1936 году: «После статьи в “Правде” под выразительным заглавием “Запутались”, опубликованной в декабре 1936 года, стало легче дышать и работать. А писалось в этой статье и о том, что “долго и крепко травили” Д. Хайта, автора авиационного марша “Все выше и выше”, “пока в это дело не вмешался нарком обороны К.Е. Ворошилов и не положил предел наскокам ретивых блюстителей “музыкальной нравственности”, писалось о том, что автора “ряда лучших военных песен-маршей Д. Покрасса” большое число “музыкальных деятелей” считает музыкантом “плохого тона”, что “автора марша “Веселых ребят” И. Дунаевского также травили, прибегая к необоснованным и просто грязным обвинениям”. И, наконец, писали о том, что “исполнителя ряда новых массовых мелодий Л. Утесова долгие месяцы травили, распространяя о нем всякого рода обывательские слухи”. “Да, – писала в заключение “Правда”, – у нас много недостатков в обслуживании населения джазовой музыкой, в частности, все еще невысока ее культура, и наряду с хорошими коллективами имеется немало халтурщиков и проходимцев. Но отсюда вовсе не следует, что надо снимать джаз с эстрады… Наоборот, следует поднимать качество, культуру этого вида музыкального творчества, столь популярного у народов СССР» (60).
Еще раз напомню, что 1936 год стал годом послаблений для широких масс (отмена многих социальных ограничений, реабилитация казачества и т. д.). Отдых от ультрареволюционной критики получила и любимая народом музыка. На это время приходится взлет популярности харьковчанина И. Дунаевского, с которым, кстати, водил дружбу и М. Булгаков. Песни И. Дунаевского на стихи В. Лебедева-Кумача завоевали огромную популярность не только в СССР. В 1937 году Конгресс мира и дружбы с СССР в Лондоне закрылся под «Марш веселых ребят». Известен факт, когда на совещании передовых производственников в Кремле, после партийного гимна «Интернационал», все стихийно, не сговариваясь, запели «Легко на сердце». Даже одна из последних, хотя и печальных, шуток И. Ильфа была связана с этим массовым песенным психозом:
– Так мы и умрем, – сказал уже смертельно больной Ильф незадолго до кончины, – под песни Дунаевского на слова Лебедева-Кумача.
И еще раньше Ильф, обращаясь к своему соавтору Петрову, сказал, указывая на дефилирующих мимо знаменитостей:
– Посмотрите, Женя, вон идут Александров (режиссер) и Дунаевский (композитор). Не идут, а направляются. Вы заметили: есть много людей, которые не ходят, а направляются (61).
Для киношников, вроде Г. Александрова, тридцатые годы действительно стали золотой эрой и поводов для зазнайства у них было хоть отбавляй. Работа в сфере кино считалась не просто престижной, но и хорошо оплачиваемой. Язвительность соавторов, описывающих бестолковость и затратность кинопроизводства на киностудии города Черноморска, имела вполне реальные основания. За киносценарий полнометражного фильма можно было получить от 30 до 80 тысяч рублей, за съемку фильма режиссеру полагалось от 20 до 75 тысяч, ежемесячно кинорежиссеры, даже если не снимали, получали зарплату от 2 до 54 тысяч.
Актеры высшей категории получали в период съемок до 4 тысяч рублей в месяц. Гигантские по тем временам суммы.
А некоторые блага вообще в деньгах не исчислялись: так в марте 1935 года Главное управление кинофотопромышленности (ГУКФ) премировало персональными автомобилями С. Эйзенштейна, В. Пудовкина, Ф. Эрмлера, А. Довженко, братьев С. и Г. Васильевых, Г. Козинцева, Л. Трауберга и др. М. Ромм (к/ф «Мечта», «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году») на одном из совещаний работников кинематографистов обронил: «Денег я имел очень много, признаться, не знал им счету. Я получал авторские, которые позволяли совершенно не думать об экономических трудностях» (62). И режиссер сыт, и зрители целы.
Обильные, как сказали бы сегодня, «государственные инвестиции» в кино с завистью отмечали иностранные наблюдатели: «Кино получает средств еще больше, и кинорежиссер также имеет возможность экспериментировать, не считаясь с расходами. Насколько затраченный труд и издержки целесообразны, свидетельствуют виденные мною фильмы, только что изготовленные или еще не вполне законченные, – Райзмана, Рошаля и, прежде всего, великолепный, подлинно поэтический фильм Эйзенштейна “Бежин луг” – шедевр, насыщенный настоящим внутренним советским патриотизмом» (63). Правда, автор этих строк Л. Фейхтвангер в своей книге не упомянул о дальнейшей судьбе фильма «Бежин луг», уничтоженного советской цензурой; а может, действительно ничего не знал.
Доставалось от цензуры и другим кинолентам, вроде комедии «Веселые ребята», которую обвиняли в аполитичности. Был запрещен выпуск патефонных пластинок с музыкой кинофильма, издание нот «Марша веселых ребят», печатание весьма популярных в то время открыток-«гармошек» с кадрами из фильма. И лишь огромный успех на фестивале в Венеции и в Америке
[110] заставил цензоров притупить ножницы. Сам Чарли Чаплин написал, что «до “Веселых ребят” американцы знали Россию Достоевского. Теперь они увидели большие перемены в психологии людей. Люди бодро и весело смеются. Это – большая победа. Это агитирует больше, чем доказательство стрельбой и речами» (64). И фильм до сих пор пользуется успехом!
То есть, невзирая на тотальный контроль, политика кнута и пряника, вкупе с целевыми государственными вливаниями, давала свой результат. СССР мог похвастаться даже цветными кинолентами – последним хитом тогдашней киномоды, а в начале 1941 года состоялся показ и нашего первого стереофильма – «Земля молодости». Стереофильмы – прямые предшественники нынешних технологий 3D.
Раз уж мы заговорили о кино, интересно вспомнить историю укрощения еще одного строптивца – гениального режиссера С. Эйзенштейна, человека, прямо скажем, на язык острого. Один раз он очень зло разыграл руководителя советской кинематографии старого большевика Б. Шумяцкого, которого он не без основания считал крайне некомпетентным деятелем. С. Эйзенштейн походя сказал ему, что собирается ставить «запрещенное при царском режиме» весьма революционное произведения некоего Баркова «Лука». Шумяцкий живо заинтересовался и сразу дал добро на постановку. Ну, и попутно послал гонца в Ленинскую библиотеку, чтобы ознакомиться с «революционным» первоисточником. Разразился грандиозный скандал, когда выяснилось, что «запрещенный царизмом» «Лука» – это скабрезная поэма «Лука Мудищев». Что самым печальным образом отразилось на судьбе вскоре уничтоженного цензурой фильма С. Эйзенштейна «Бежин луг». И что же – Сталин острослова пощадил, а мстительного Шумяцкого перемололи жернова репрессий.
