Частично это можно объяснить конкретными достижениями Советского Союза: Советы первыми стали использовать энергию атома в мирных целях, первыми вышли в космос, создали суда на воздушной подушке, синхрофазотрон и т. п. Один из ведущих западных идеологов того периода – И. Уоллерстайн – расставил все точки над «i»: «Мы живем в переходный период, двигаясь в направлении социалистического способа производства» (82).
Все это были обнадеживающие сигналы о том, что сосуществование двух общественных систем возможно, но 1 мая 1960 года советская ПВО сбила американский самолет-разведчик, осуществлявший полет над территорией СССР, а его пилот Ф. Пауэрс был захвачен в плен. Н. Хрущев: «Нам было выгодно, чтобы президент отмежевался от происшедшего, что позволило бы в дальнейшем проводить политику укрепления и упрочения связей, возникших после моей поездки в США и встречи с Эйзенхауэром. К сожалению, американцы решили действовать иначе. В том же мае мы узнали о заявлении президента Эйзенхауэра, в котором сообщалось, что он знал о полетах и одобрял их… Говорил, что и в дальнейшем США будут так поступать, поскольку обладают правом обеспечивать безопасность страны, даже не считаясь с суверенитетом других государств. Явно неразумное выступление, если не сказать больше. Глупое выступление» (83).
Конфронтационный курс, от которого никак не удавалось избавиться политическим элитам, волей-неволей обязывал СССР поддерживать старых союзников и заводить новых, невзирая на тяжесть такого положения вещей для государственной машины, и без того обремененной социальными обязательствами. Машина не справлялась с возраставшими нагрузками и народ роптал. Старый Митрич в «Москва – Петушки» сетует: «Они там кушают, а мы почти уже и не кушаем… Весь рис увозим в Китай, весь сахар увозим на Кубу… А сами что будем кушать?..» Однако и заморским оппонентам приходилось нелегко в глобальном состязании. Военно-полицейская машина Запада во второй половине ХХ столетия теряла убитыми десятки тысяч солдат и миллиарды долларов в Северной Африке, Индокитае, на Ближнем Востоке. Карибский кризис 1962 года оказал глубокое психологическое воздействие и на Старый Свет, показав с какой легкостью США идут на ядерный конфликт.
Ядерная война была действительно возможна и, что самое страшное, мы несколько раз балансировали на грани глобального самоубийства. Например, человечество могло погибнуть по злой воле одного психопата, агента ЦРУ О. Пеньковского, которого сегодня выставляют едва ли не идейным борцом с коммунизмом. О. Пеньковский, накануне провала, 23 октября 1962 года (то есть в самом начале Карибского кризиса), послал по условным каналам в ЦРУ сообщение «грядет война», означавший, что СССР изготовился к нанесению первого удара. К великому счастью, сотрудники американской разведки, к которым поступил этот сигнал, заподозрив неладное, доложили лишь об аресте Пеньковского.
Авантюристическая политика привела Америку к трагической вьетнамской войне, хотя ее влияние на внутреннюю жизнь США может и не стоит преувеличивать. Для наглядности можно привести такие цифры: за годы Второй мировой войны, корейской и вьетнамской войн США в общей сложности потеряли 500 тысяч человек, а за эти же годы на дорогах США в результате автокатастроф погибли 815 тысяч человек. Другими словами, похоронки с театров военных действий приходили в дома американцев гораздо реже, чем известия о гибели их близких в автокатастрофах. Но международный престиж «колыбели демократии» очень сильно пострадал. СССР строил своим союзникам Асуаны, а США поливали их земли напалмом. Почувствуйте разницу – и народы земли её чувствовали.
XI
Неудачи во Вьетнаме, всемирно признанные успехи СССР в космической гонке, развал колониальных империй, брожение в Западной Европе, нараставшая борьба за гражданские права темнокожих внутри США… Ситуация для правящих кругов Америки была не самой лучшей. Но тут на помощь американцам приходят неожиданные союзники – отечественная интеллигенция, те самые «шестидесятники», шумно требующие либеральных свобод любой ценой и немедленно. Подрыв строя изнутри, если нельзя взять крепость штурмом – это ли не шанс? Задача – разъединить интеллект страны и государство.
Вопрос не в том, понимали ли наши культуртрегеры, что их используют, многие понимали. Джазмен А. Козлов: «Сотрудники посольства США, занимавшиеся вопросами культуры, зорко следили за всеми неформальными проявлениями во всех областях советского искусства… Уже тогда мы поняли, что “холодная война” ведется не только Советским Союзом, что на ней греют руки и западные журналисты, принося иногда колоссальный вред нашим попыткам обогатить отечественную культуру…» (84). Вопрос в том, что каждый интеллигент считал себя умнее государства и видел его интересы со своей колокольни – то, что выгодно и нужно «лично мне», нужно и государству. И никак иначе. Со своей стороны, государство – неповоротливое, мыслящее категориями достатка простых людей, созданное для удовлетворения их простейших нужд – никак не могло понять, чего от него хотят вдруг заколосившиеся индивидуальности. В эту брешь и ринулись опытные западные пропагандисты.
Сегодня реклама большинства PR-компаний (обыкновенно действующих на международном уровне) не оставляет сомнений относительно их целей и задач: «Роль коммуникации заключается в управлении восприятием, мотивирующем поведение, благоприятное с точки зрения бизнеса» (85). Соответствующие специалисты помогают своим заказчикам управлять ситуацией с помощью комбинированного воздействия на общественные взгляды, восприятия, поведение и политику. Такие профессионалы совершенно официально были наняты западными правительствами для работы с населением государств-конкурентов. Только в США изучением СССР были заняты 170 университетов и исследовательских центров.
Отточенные в бизнес-битвах технологии обработки массового сознания, плюс огромный опыт проведения разнообразных предвыборных кампаний да вкупе с накопленным за время мировых войн арсеналом психологической войны активно использовались в борьбе против СССР. Отечественная интеллигенция охотно присоединилась к тем, кому за работу по созданию позитивного имиджа капитализма в стране победившего социализма платили деньги. Причем присоединилась совершенно добровольно, полагая, что делает народу «благо» и исполняет свой «гражданский долг». Бесконечно взывая к Западу, думает об этом и сейчас, хотя уже и с меньшей уверенностью.
Жалобные стенания лекторов о том, что у нас низкие коммунальные платежи или бесплатное образование мало трогали черствые сердца жаждущих модного ширпотреба сограждан. Мы хотели следовать мировым тенденциям – в моде, в государственном устройстве, в музыке, во всем. Запад казался нам, рептильным
[153], более продвинутым в тот самый момент, когда западные философы усматривали будущее человечества в социализме.
Нигилистически настроенная отечественная интеллигенция во всех посланиях власти видела: а) попытку советской пропаганды охаять Запад, что часто соответствовало истине; б) если Родина Запад ругает, значит «оно» у них однозначно лучше. Примитивизм приемов убеждения плюс сознательное нежелание их воспринимать, даже если они разумны, обращали потуги коммунистических профессиональных идеологов в прах.
