Практика функционирования альтернативной экономической системы нуждалась в компрометации: от публичного показа зверств сталинизма до якобы факта развязывания Советским Союзом ужасной мировой войны, от отрицания очевидных успехов социализма до утверждения, что СССР государство исключительно рабовладельческое.
Во всех тезисах, доведенных западной пропагандой до уровня идеологических клише, имелась доля правды, но не было истины. Хотя со всем этим пропагандистским спамом безусловно соглашалась интеллигенция внутри страны.
Однако сегодня, в условиях ограниченности мировых ресурсов, конкуренция – это вопрос даже не доминирования, а выживания, чего упорно не хотят понять некоторые наивные гуманитарии. Легкодоступные запасы нефти, угля, газа, металлов, минералов и редкоземельных элементов, даже воды и еды, исчезают со скоростью весеннего снега, заставляя правительства и корпорации вступать в сумасбродную гонку за тем, что осталось. Речь идет даже не о каких-нибудь палладиевых штуцерах высокого напора, а о хлебе насущном (да и питьевой воде). Ведь производство продуктов питания требует огромного количества энергии, удобрений, пестицидов и гербицидов, которые являются производными нефти и природного газа, а вода нужна для орошения полей. Ресурсы становятся все более и более редкими и дорогими, и можно ли разрешить эти проблемы в условиях высококонкурентного капиталистического общества – большой вопрос. И существовавшая ранее социалистическая альтернатива исчезла.
Финальная стадия соперничества двух систем началась после ввода советских войск в Афганистан и событий в далёкой африканской Анголе, чему, к слову сказать, сегодня вообще не придается значения, а напрасно. Стратегическое расположение Анголы, огромные богатства ее недр имели важнейшее значение для геополитического соперничества сверхдержав в Африке. Дело дошло до введения в Анголу дружественных нам кубинских войск – люди старшего поколения это помнят. Причем, кубинская инициатива стала неожиданностью даже для патронировавшего «Остров Свободы» СССР.
Первый заместитель министра иностранных дел СССР Г. Корниенко: «Однажды мое внимание привлекла телеграмма советского посла в Гвинее, в которой среди прочего упоминалось, что, по словам его кубинского коллеги, там на следующий день начнут делать технические посадки самолеты с кубинскими войсками, направляющимися в Анголу.
Я тут же пошел с этой телеграммой к Громыко, для которого новость тоже явилась полной неожиданностью. Он при мне позвонил Гречко и Андропову – тем ничего не было известно. Все трое сошлись во мнении, что посылка кубинских войск в Анголу будет опрометчивым шагом как с точки зрения осложнения общей международной обстановки, так и с точки зрения нового обострения ситуации вокруг Кубы, поскольку такой шаг неизбежно вызовет резко отрицательную реакцию со стороны США. Срочно была подготовлена записка в ЦК КПСС с предложением обратиться к Фиделю Кастро с рекомендацией воздержаться от такой рискованной акции. Текст соответствующей телеграммы Кастро был одобрен Политбюро, но к тому моменту, когда она поступила в Гавану, самолеты с кубинскими войсками уже пересекали Атлантический океан» (113). Как и в случае с Испанией в тридцатые годы, Советский Союз снова стал заложником своей собственной «национально- освободительной» доктрины, которую революционеры-радикалы использовали, чтобы принудить консервативный советский режим всё же выступить на их стороне.
Разумеется, США не собирались сидеть, сложа руки. В качестве главного практического средства достижения военного превосходства США над СССР администрация Рейгана решила, уповая на американские технологические преимущества, вырваться с оружием в космос. «Если нам удастся создать систему, которая сделает советские вооружения неэффективными, мы сможем вернуться к ситуации, когда США были единственной страной, обладающей ядерным оружием», – так с присущей ему прямолинейностью определил министр обороны США К. Уайнбергер цель американской космической программы, названной для камуфляжа «Стратегической оборонной инициативой», т. н. СОИ (114).
Одновременно использована ошибка советского руководства, позволившего втянуть себя в затяжной и бесперспективный конфликт в Афганистане. Позже З. Бжезинский в одном из интервью ставил себе в особую заслугу то, что с помощью интриг и дезинформации ему и его соратникам удалось вынудить Политбюро КПСС принять решение о вводе войск в Афганистан. После смерти Ю. Андропова директор ЦРУ У. Кейси в разговоре с президентом Пакистана Зия уль Хаком, по свидетельству очевидца, сказал: «Северный Афганистан – это трамплин для наступления на советскую Среднюю Азию. Мы должны переправлять туда литературу, дабы посеять раздоры. А потом мы должны послать туда оружие, чтобы подтолкнуть локальные восстания» (115).
Это целиком согласовывалось с общей стратегией, предложенной З. Бжезинским американскому госдепартаменту в начале 1980-х годов, которая называлась «План игры. Геостратегическая структура ведения борьбы между США и СССР».
«Децентрализовать империю (советскую) – значит вызвать ее распад, – писал З. Бжезинский. – Любая значительная децентрализация – даже исключительно в экономической сфере – усилит потенциальные сепаратистские настроения среди граждан Советского Союза нерусской национальности. Экономическая децентрализация будет неизбежно означать политическую децентрализацию» (116).
Причем этот сепаратизм на местах умело и последовательно поддерживался внутри СССР – из Центральных Комитетов республиканских компартий. Причина была архипростой. Республиканская номенклатура более не желала платить дань Москве, мечтая о полной самостоятельности и безотчетности перед кем бы то ни было. Создание 15 государств вместо одного повышает шанс оказаться в высшем эшелоне власти в 15 раз. Местная элита объективно выступала союзником тех, кто мечтал о крушении советской империи. Подготовленные самим ходом перерождения из коммунистических функционеров в респектабельных буржуазных рантье, сотни тысяч влиятельных номенклатурщиков утрамбовывали почву для государственного переворота.
15 августа 1989 года влиятельная американская газета «Крисчен Сайенс Монитор» писала: «Великое долларовое наступление на Советский Союз успешно развивается. 30 тысяч ядерных боеголовок и оснащенная по последнему слову техники самая большая армия в мире оказалась не в состоянии прикрыть территорию своей страны от всепроникающего доллара, который уже наполовину уничтожил русскую промышленность, добил коммунистическую идеологию и разъел советское общество. СССР уже не в состоянии сопротивляться, и его крушение специалисты предсказывают в течении ближайших двух-трех лет… Нам же следует отдать должное тому великому плану, который вчерне разработал еще президент Тафт, отшлифовал президент Рузвельт и последовательно выполняли все американские президенты» (117). Можно ли после подобных откровений утверждать, будто развал СССР был следствием лишь внутренних проблем нашей страны? У оппонентов внутри страны были надежные союзники за рубежом.
Советская интеллигенция выросла в атмосфере отчуждения от внешнего мира и представляла свою вынужденную изоляцию одним из самых больших зол действующего режима. Открытость общества понималась ею, в первую очередь, как свобода передвижения. Она теоретически появилась. Казалось, и в остальном идеалы либеральной интеллигенции победили: тоталитаризм повержен, установлена некая демократия, имеется видимость буржуазных свобод. Но ради этой видимости пришлось пожертвовать и государством, и народом.
