Только нам, прекраснодушным, не надо потом удивлять удивляться, что очередная «группа товарищей» использовала нас для достижения своих финансовых целей.
Глава 3
Охота на Каратаева
I
В «Золотом теленке» есть момент, когда Бендер, начиная психологическую обработку подпольного миллионера, присылает ему странные телеграммы. Одна из них гласит: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду». Это реальная фраза из телеграфной корреспонденции корреспондента Н. Эфроса в газету «Речь» в ноябре 1910 года. Речь идет о драматических событиях последних дней жизни Л. Толстого и попытки его супруги покончить с собой. Далее телеграмма гласила: «Графиня, добежав до мостка, бросилась в воду…» Внимание ко Льву Толстому и всему, что его окружало при жизни и после смерти, в России традиционно огромно. Автор самого популярного романа всех времен и народов – «Война и мир» – всегда воспринимался как духовный авторитет, а его литературные персонажи стали нарицательными понятиями.
Когда у знаменитого советского скульптора C. Меркурова, который еще до революции прославился тем, что снимал посмертную маску с Льва Толстого, спросили о его ощущениях в ту историческую минуту, он на покойника неожиданно пожаловался: «Сильно прилипла борода» (1). Сложно, значит, маску было делать. Сильно налипла борода Толстого на нашу интеллигенцию: округлый Платон Каратаев, культовый герой дореволюционных интеллигентов и главный мучитель советских школьников на десятилетия поселился в душах отечественных народолюбцев. Плюс десятки дорисованных литературных персонажей, спешно сочиненных советскими писателями, главной сутью которых являлась доброта и мудрость народа. Интеллигенция примеры обычной житейской мудрости, которая бывает во всех слоях населения, в случае проявления ее простым человеком, возводила оную в культ – все эти бесконечные «как гласит народная мудрость». Я уже не вспоминаю о современных политиках с их лицемерными сентенциями: «наш народ мудр», «давайте послушаем, что скажут люди», «народ разберется». Но, подразумевается, что народ разберется только при помощи старшего товарища, поводыря, коим мнила и мнит себя интеллигенция, поскольку в целом «мудрый народ» пока все же был (остается) неграмотен и дремуч.
В начале ХХ века французский социолог Г. Лебон заметил: «Социальные перевороты никогда не начинаются снизу, а всегда – сверху. Разве нашу великую (Французскую – К.К.) революцию произвел народ? Конечно, нет. Он никогда бы о ней и не думал. Она была спущена с цепи дворянством и правящими классами» (2). И лишь потом разливается стихия народного бунта, бессмысленного и беспощадного. Русская интеллигенция настойчиво подталкивала массы простолюдинов к революции, к переустройству снизу не устраивавшего её, интеллигенцию, общества. Вспомним все эти «хождения в народ» толп разночинцев, профессуру во главе студенческих бунтов, террор неплохо образованных народовольцев и эсеров, а также юристов и присяжных, всячески покрывавших изловленных террористов, и парламентское обличительство кадетов. Только цели и представления о счастье у интеллигенции и народа оказались принципиально разные.
Основным вопросом революции в крестьянской стране, которой былатогдашняя Российская империя, являлся вопрос о земле. В конце ХIХ века в центральных районах в результате демографического взрыва и малоземелья сформировалось колоссальное аграрное перенаселение, и половина трудоспособного населения деревни относилась к числу «лишних людей». Им не хватало земли для пропитания. Здесь накапливался огромный революционный потенциал. Тогдашний премьер-министр П. Столыпин подчеркивал: «Отсутствие у крестьян своей земли и подрывает их уважение ко всякой чужой собственности» (3).
Крестьянское малоземелье порождало нищету и постоянное недоедание. В истории Империи из шестнадцати последних лет XIX века шесть были голодными годами, а голод 1891 года унес 700 тысяч жизней. И это при том, что в странах Западной Европы, по мере подъема народного хозяйства и развития сети путей сообщений, проблема голода уже была решена. Супруги Сидней и Беатриса Уэбб, известные английские социалисты, изучив положение крестьян в России, сделали печальный вывод: «Большинство крестьян в 1900 г. жили как крестьяне Франции и Бельгии в XIV веке» (4). Речь шла о фактах голодания миллионов людей. Именно чувство голода, а не разум, стали направлять поведение и действия этих масс. Начались крестьянские волнения, которые активно поддержал и рабочий класс, тесно связанный с крестьянством, и, разумеется, вожделевшая свободы интеллигенция. Истинный размах Первой русской революции придали не московское вооруженное восстание или одиночные выступления в войсках, а грандиозные крестьянские бунты, охватившие наиболее заселенную часть Империи в 1904–1906 годах
[44]. Кстати, 1906 год был ознаменован очередным голодом.
Ныне много говорят о столыпинской аграрной реформе, размывавшей традиционный уклад жизни в селе, и, вроде бы, повышавшей эффективность ведения сельского хозяйства. Её суть в разрушении коллективистской крестьянской общины, регулировавшей отношения в деревне, основы традиционного быта на земле. Именно община контролировала использование находящихся в совместном ведении пахотных земель, пастбищ, лесов, диктовала регулярные переделы земли, отвечала за уплату налогов, активно вмешивалась в личную жизнь. При суровом климате России и рискованных условиях земледелия взаимопомощь в рамках общины часто являлась единственной возможностью подстраховки в случае неурядиц или голода и помогала успешно вести хозяйство там, где для достижения результатов необходимо приложить значительно больше усилий, нежели в теплой Европе. С другой стороны, община сдерживала инициативу ее отдельных членов, их стремление внести в деревню более эффективные капиталистические начала, поскольку девиз общины – «по справедливости». Справедливость в условиях малоземелья – распределение ресурсов по едокам, и, увы, неуклонное уменьшение наделов по мере роста количества этих самых едоков.
Многие крестьяне, стремясь к лучшей жизни, уходили в город, но и здесь условия жизни были крайне тяжелыми: рабочий день достигал 15–16 часов, жилищные условия исключительно плохие, техники безопасности практически не существовало
[45], зарплата оставалось низкой, основной её формой была натуральная – продуктами и вещами из лавок по «заборным книжкам», продукты – самого низкого качества. Недовольство из города перетекало назад, в деревню, и обратно, не находя себе выхода.
Аграрные беспорядки начала ХХ века окончательно убедили П. Столыпина, что крестьянская община является главным тормозом развития государства и объективно способствует революционизированию крестьянства. В рамках названной его именем аграрной реформы он стремился максимально уменьшить демографическое давление на земли центральной России, активно переселяя крестьян на восток, в перспективные регионы Сибири, Казахстана, Алтая. Однако против попыток ликвидации общины категорически выступали не только левые (считавшие ее базисом будущего социалистического коллективистского строя), но и многие правые, которые мнили консервативную крестьянскую общину основой государственного устройства и опорой престола. Смерть Петра Аркадьевича резко затормозила темп проведения всего комплекса аграрных реформ, что разрушало надежды крестьян на возможность иной, более сытой жизни, консервировало их недовольство и стало одной из основных причин обвала 1917 года.
