Популярная актриса Л. Смирнова: «В ту пору я еще наивно верила в справедливость, хотя понимала, что мы создали отнюдь не справедливое общество, о котором трубят все газеты, радио и телевидение, что у нас давно образовался привилегированный класс, отгородившийся от всех высокими заборами. Правящая элита пользовалась всеми благами жизни, включая и медицинские учреждения. В спецбольницах каждого обслуживала сестра, а то и две, а не одна на пятьдесят, как в «Склифосовском» (97). И не будем забывать, что самоубийственная практика разделения равных граждан на неравные возможности продолжалась до самых последних лет Советской власти – тем же самым «великим демократом» Горбачевым, который, невзирая на грандиозный кризис, не смог себе отказать в строительстве новых резиденций. Реставрация его резиденции в Ново-Огареве обошлась государству более чем в 5 млн. рублей, дача в Форосе стоила 5,5 млн. рублей, в Абхазии – 13 млн. рублей. И это в разгар экономического кризиса, вызванного непродуманной перестройкой.
Таков был взращенный десятилетиями селективной работы тип ясновельможного партийца. «Щербакова я не случайно назвала вельможей (выделено мной – К.К.). Самый физический тип деятеля у нас менялся, – описывает становление советской аристократии Н. Мандельштам. – До середины двадцатых годов мы всюду сталкивались с бывшими подпольщиками, окруженными соответствующей молодежью. Резкие, уверенные в своей непререкаемой правоте, они охотно пускались в споры, агитировали, часто бывали грубы. От них припахивало семинаристом и Писаревым. Постепенно их сменили круглоголовые блондины в вышитых украинских рубашках, эдакие рубахи-парни с развязно-веселой и вполне искусственной манерой, шуточками и нарочитой грубоватостью. На их место пришли молчаливые дипломаты – каждое слово на вес золота, ничего лишнего не сказать, никаких обещаний не дать, но произвести впечатление человека с весом и влиянием. Одним из первых сановников этого типа был Щербаков» (98).
Слово «вельможа» все чаще встречается в определении и стиля жизни высокопоставленных партийцев. К. Чуковский: «Работники ЦК и другие вельможи построили для самих себя рай, на народ – наплевать. Народ на больничных койках, на голодном пайке, в грязи, без нужных лекарств, во власти грубых нянь, затурканных сестер, а для чинуш и их жен сверх-питание, сверх-лечение, сверх-учтивость, величайший комфорт» (99). Ну, и замашки у них вырабатывались соответствующие, «вельможные»: хочу казню, хочу милую. Развернутая цитата из воспоминаний советского разведчика А. Орлова: «В 1933 году, будучи с семьёй в Австрии, я узнал, что туда прибыл Енукидзе в сопровождении свиты (здесь и далее выделено мной – К.К.) личных врачей и секретарей. Пробыв некоторое время в медицинской клинике профессора фон Нордена, он отправился отдыхать в Земмеринг, где занял ряд номеров в лучшей гостинице. Как-то приехав в Вену, мы с женой встретили его возле советского полпредства. Он пригласил нас провести выходной день вместе. По дороге в Земмеринг мы проезжали небольшой городок, где как раз шумела сельская ярмарка со своей традиционной каруселью и прочими нехитрыми развлечениями. Мы остановили машину и стали свидетелями живописной сцены. Невдалеке от дороги плясала группа терских казаков в национальной кавказской одежде. Завидев наш лимузин, казаки подошли поближе и, явно надеясь на щедрое вознаграждение, исполнили кавказский танец, ловко жонглируя при этом острыми кинжалами. Казаки не подозревали, что они развлекают члена советского правительства, вдобавок настоящего кавказца. Когда танец кончился, один из них приблизился к нашей машине и, с трудом переводя дыхание, протянул свою кавказскую папаху. Енукидзе вынул бумажник и положил в неё стошиллинговую купюру. Потом он жестом пригласил всех танцоров подойти поближе и каждого оделил такой же суммой, составлявшей по тем временам пятнадцать долларов – очень немалые деньги… Я подсчитал в уме, что деньги, розданные Енукидзе в течение одной минуты, семье советского колхозника пришлось бы зарабатывать целый год» (100).
Разумеется, дамы советской элиты тоже вносили свою лепту в культуру новоявленной аристократии, не забывая попутно сплетничать и покусывать друг друга. Например, жена А. Микояна утверждала, что супруга В. Молотова – Полина Жемчужина – вела себя по-барски, не проявляла скромности, роскошно одевалась и дочь, дескать, воспитывала тоже по-барски. Или вот Светлана Сталина (Аллилуева) вспоминает об атмосфере в доме А. Жданова, где она жила, выйдя замуж за Юрия Жданова: «Я столкнулась с сочетанием показной, формальной, ханжеской “партийности” с самым махровым “бабским” мещанством – сундуки, полные “добра”, безвкусная обстановка сплошь из вазочек, салфеточек, копеечных натюрмортов на стенах. Царствовала в доме вдова, Зинаида Александровна Жданова, воплощавшая в себе как раз это соединение “партийного” ханжества с мещанским невежеством» (101). «По мере старения элиты, жены высоких советских руководителей ко времени вступления своих мужей в должности в Кремле или на Старой площади, были уже довольно пожилого возраста и такие черты характера, как забывчивость, раздражительность и капризность, а у некоторых придирчивость и стяжательство, не являлись редкостью. По этой причине порой они забывали, куда клали свои вещи, драгоценности, и обвиняли в воровстве сестер-хозяек. Позднее они их находили, но извиняться и не помышляли», – свидетельствует очевидец нравов партийного зазеркалья (102).
Кремлевские дети высшего ранга уже в пятидесятых разъезжали на государственных автомобилях, прикрепленных к их матерям. Любимым занятием «мажоров» стало катание по Рублево-Успенскому шоссе, как правило, с шофером, который молча наблюдал жизнь высших слоев своего народного общества и, наверняка, имел на сей счет нелицеприятное мнение.
Они заезжали на дачи друг к другу, обсуждали, чей дом лучше, чей парк более живописный, у кого больше земли, у кого лучше покрытие на бильярдном столе.
Сначала самой модной специальностью среди кремлевской молодежи была романтическая профессия летчика. «Добрых три десятилетия удерживается летная традиция в кремлевских семьях. Василий Сталин, Леонид Хрущев, Степан, Владимир, Алексей и Вано Микояны, Юрий, первый сын Леонида Хрущева, Сергей, сын Буденного, Юрий, сын Кагановича, – связали жизни с авиацией… Характеры их, несмотря на разницу в возрастах, весьма похожи: лихие, неоглядные, не ведающие преград во вседозволенности, и некоторые – пьяницы. В шестидесятых традиция гаснет. Не могу назвать, кроме Савицкой, ни одного космонавта из кремлевской семьи», – пишет Лариса Васильева, сама выросшая в этой среде (103).
Зато появляется новая традиция – веяние времени, радость полуоткрытого «железного занавеса»– кремлевские дети устремляются в область международных связей: Московский институт международных отношений, Институт внешней торговли. Сын и дочь Брежнева, сын Андропова и прочие «мажоры» становятся сотрудниками Министерства иностранных дел, Внешторга, ООН, ЮНЕСКО – лишь бы попасть за границу. Именно эта элитная молодежь стала катализатором многих изменений хрущевского и постхрущевского периода.
К слову сказать, сам Никита Сергеевич, в отличие от многих кремлевских небожителей, славился своим демократизмом («не-вельможностью») и имел поначалу значительную популярность среди простых людей. На отдыхе любил плавать с надувным кругом – далеко в море не заплывал, а барражировал вдоль берега.
