Кстати, означенный Какурин ранее служил в петлюровской армии УНР.
Во время перестройки много говорилось о том, что процессы были «сфабрикованы». Но тогда никто и не воспринимал буквально ритуальные вещи так, как они официально трактовались. Тухачевского обвиняли в «организации заговора и шпионаже», а простые люди про себя думали: его наказывают за то, что он расстреливал заложников в Тамбовской губернии в 1921 году и предлагал применить против крестьян химическое оружие. И позже, когда казнили Л. Берию как «английского шпиона», никто не возмущался нелепым обвинением – все понимали, что таким образом его покарали как кровавого палача.
Едва ли основательно предположение, что Тухачевский (вместе с подобными ему военачальниками) мог сыграть первостепенную роль в Отечественной войне. Репрессированные Я. Гамарник, В. Примаков, М. Тухачевский, И. Федько, И. Якир родились в те же самые годы (1894–1897), что и Г. Жуков, И. Конев, Р. Малиновский, К. Рокоссовский, Ф. Толбухин. Но первые, исключая одного только Тухачевского, провоевавшего четыре месяца в качестве подпоручика, не участвовали в Первой мировой войне, а вторые (кроме окончившего школу прапорщиков Толбухина) начали свой боевой путь простыми солдатами. Далее: первые оказались вскоре после революции на наиболее высоких руководящих постах (хотя им было всего от 21 до 25 лет), без сомнения, по «идеологическим», а не по собственно «военным» соображениям, а вторые, медленно поднимаясь по должностной лестнице, обретали реальное умение управлять войсками. Не говоря уже о качестве «человеческого материала». Заместитель начальника германского генерального штаба Бломберга полковник Миттельбергер в мае 1928 года сообщал своему начальству о Тухачевском следующее: «Общеизвестно, что он является коммунистом лишь по оппортунистическим причинам. Здесь отдают должное и его личному мужеству, и способности рискнуть и отойти от коммунизма, если в ходе дальнейшего развития событий ему это показалось бы целесообразным» (126). Миттельбергер также отмечал, что в Советском Союзе наблюдался отход армейских офицеров от коммунистической идеологии, что вполне «в будущем могло стать основой для заговора».
Следует обмолвиться, что руководство РККА было тесно связано деловыми и личными связями с руководством германских вооруженных сил, поскольку в 1920-е годы Советская Россия и Германия активно сотрудничали в военной сфере. Например, в 1930 году в Академии штаба РККА (ныне академия им. Фрунзе) в качестве преподавателя военной истории работал майор Ф. Паулюс, а занятия по тактической подготовке в академии вели подполковник В. Кейтель и майор В. Модель, все – будущие гитлеровские фельдмаршалы. А в 1932 году на крупные осенние маневры в Германию прибыла представительная делегация во главе с самим Тухачевским, которого по завершении маневров принимал президент Гинденбург. Кроме официальных связей, наладились и человеческие контакты. Так, упомянутого Бломберга и командарма Уборевича связывала крепкая дружба.
По мнению Судоплатова, в падении красного маршала, кроме всего прочего, сыграло роль то, что когда Сталин обсуждал с Тухачевским различные вопросы назначений и смещений, тот не держал язык за зубами и по столице ходили всяческие слухи. Качество, прямо скажем, неприемлемое для любого командира. Не держали язык за зубами бывшие командиры и во время следствия, и отчаянно топили друг друга во время процессов. «Оказывается, я прославлял в своем реквиеме двух красных военачальников – Блюхера и Якира, не зная того, что подпись Блюхера стояла под приговором Якиру…, – сокрушается Е. Евтушенко. – Поток запоздалой информации, к моему ужасу, развенчивал многих из тех, кого я почитал как жертв Сталина. Оказалось, что, прежде чем стать жертвами, эти несчастные люди успели побыть палачами, делая несчастными других» (127). Факты превращения вчерашних «палачей» в «жертвы» общеизвестны: крупнейшие военачальники Я. Алкснис, И. Белов, В. Блюхер, П. Дыбенко и другие 11 июня 1937 года осудили на расстрел своих сослуживцев В. Примакова, М. Тухачевского, И. Уборевича, И. Якира и других, но в следующем 1938 году, и сами были расстреляны.
В результате, И. Сталин своей цели добился – не только «органы», но и армия даже подумать не могли, чтобы стать орудием свержения диктатора. Вождь навел такой ужас на военных, что дело доходило до анекдотов: «К Сталину пригласили одного боевого генерала в связи с назначением на должность командира корпуса. Не успел его поздравить Сталин с назначением, как генерал поспешно ответил: “Доверие оправдаю”, пулей вылетел из кабинета Сталина и прямо в туалет» (128). Можно сравнить эту байку со случаем на излете Советской власти. Когда, принимая свежевыстроенную для Горбачева дачу в Форосе, дочка Михаила Сергеевича стала открывать занавес в спальной комнате, гардина сорвалась со стены – видимо, была слабо прибита – и слегка ударила ее по голове. Это послужило причиной снятия с должностей и увольнения со службы десятка-двух генералов и офицеров службы безопасности. Ну, во-первых, действительно халтурщики; во-вторых, почему обслуги в погонах так много? И, в-третьих, можете ли представить подобную историю с участием сталинского генерала, о котором мы рассказали только что? Засилье халтуры при обилии обслуги (в широком смысле) – преодоление этого парадокса и было целью сталинских репрессий.
И еще нужно коснуться одного фарса из серии больших процессов тридцатых годов. А именно процесса Пятакова, Радека, Серебрякова и др. Милейшие люди, скажем, Пятаков – один из организаторов истребления остатков Белой гвардии в Крыму
[91]. Важной особенностью нового процесса стало участие в нем Карла Радека, одного из самых ярких партийных публицистов, человека с международной известностью, с доноса которого на Блюмкина и начались расстрелы старой гвардии. Задиристый Радек и здесь остался верен себе. А. Орлов: «В феврале 1937 года начальник Иностранного управления НКВД рассказал мне о на редкость пикантной сцене, разыгравшейся между Радеком и начальником Секретного политического управления Молчановым. Однажды ночью, допрашивая Радека, Молчанов довел его до крайнего озлобления. Не в силах более сдерживаться, Радек ударил по столу кулаком и решительно объявил:
– Ладно! Я согласен сейчас же подписать всё что угодно. И признать, что я хотел убить всех членов Политбюро и посадить на кремлёвский престол Гитлера. Но к своим признаниям я хочу добавить одну небольшую деталь, что, кроме тех сообщников, которых вы мне навязали, я имел ещё одного, по фамилии… Молчанов… Да, да, Молчанов! – истерически закричал Радек. – Если вы считаете, что необходимо кем-то пожертвовать для блага партии, то пусть мы пожертвуем собой вместе!
Молчанов побледнел как полотно.
– И знаете, что я думаю? – продолжал Радек, наслаждаясь его замешательством. – Я думаю, что, если я всерьёз предложу это условие Ежову, он его охотно примет. Что для Ежова судьба какого-то там Молчанова, когда дело идёт об интересах партии! Чтобы заполучить на суд одного такого, как Радек, он без разговора подкинет дюжину таких Молчановых!»
