Для истории истинное значение «ленинградского дела» состоит в том, что оно открыло дорогу на вершину власти руководителю Компартии Украины Н. Хрущеву. После празднования 70-летнего юбилея Сталина Хрущев утверждается секретарем ЦК ВКП(б) и одновременно секретарем московской парторганизации. Решение Сталина о его переводе в столицу не в последнюю очередь обусловлено стараниями Маленкова, укреплявшего после чистки центральные органы своими людьми.
Вторым знаковым событием той эпохи стало дело Еврейского антифашистского комитета. Среди интеллигенции широко распространено мнение, что именно оно положило начало антисемитской кампании в СССР. «Если рассматривать “дело ЕАК” как яркое проявление “сталинского антисемитизма”, то “Ленинградское дело” надо было бы считать столь же ярким проявлением сталинской русофобии… В действительности число репрессированных по “Ленинградскому делу” было, видимо, значительно больше, чем по “делу ЕАК”», – замечает по этому поводу И. Шафаревич (139).
Комитету было инкриминирована попытка незаконного создания Еврейской области на территории Крыма. Как позже стало известно, действительно ЕАК сделал первый шаг в этом направлении. Еще в конце войны, в 1944 году, он направил письмо в Правительство, предлагая создать в Крыму «Еврейскую Советскую Социалистическую республику». Именно этот термин употреблялся, так что явно подразумевалась республика, равноправная Украине или Казахстану, по советской конституции имевшая право на отделение (не говоря уж о своей компартии, правительстве и т. д.). Это был неслыханный поступок в тогдашней жизни. В среде руководителей ЕАК уже делили портфели: в президенты новой республики прочили актера С. Михоэлса и т. д.
«Дело Еврейского Антифашистского Комитета» разрасталось по мере дрейфа новообразованного государства Израиль в сторону США. Попутно в 1951 году в МГБ был учинен большой разгром по поводу раскрытия «сионистского заговора», в котором пострадало большое количество сотрудников-евреев. Были арестованы видные чекисты Эйтингон, Райхман и Свердлов, а также руководитель секретной химической лаборатории Майрановский, обвиненные в том, что они являются участниками «сионистского заговора», цель которого – захват власти и уничтожение высших руководителей государства, включая Сталина.
Отсюда же перебрасывается мостик к последней репрессивной кампании сталинской эпохи – «делу врачей». Его справедливо полагали одним из звеньев в готовящейся Хозяином акции по смещению Л. Берии. Дело начиналось с письма медицинского работника Л. Тимашук, которая утверждала, что А. Жданов умер вследствие неправильного лечения. Вскоре было получено письмо от легендарного маршала И. Конева, который утверждал, что его хотят отравить таким же способом, как и Жданова. Служба безопасности начала следственные действия. Верность диагноза Тимашук подтвердило патологоанатомическое вскрытие.
Несмотря на то, что некоторые историки пытаются «дело врачей» представить составной частью антисемитской кампании, но среди врачей, диагноз которых оспаривала Тимашук, вообще не было евреев! Однако итогом «дела врачей», по мнению либеральной публики, должна была стать массовая депортация евреев. Версия стала весьма популярной, хотя ничем не подтверждена, кроме слухов и сплетен. Да и в архивах никаких документов, подтверждающих планы режима, пока не найдено.
Историки склоняются к мнению, что параллельно шли две основных интриги – Сталина против Берии и Берии против Сталина. В 1948 году, за четыре года до грузинской «чистки», Сталин назначил министром госбезопасности Грузии генерала Н. Рухадзе. Его антибериевские настроения были общеизвестны. Началась «чистка» грузинского руководства, близкого к Лаврентию Павловичу. Кампания против взяточничества в Грузии переросла в обвинения в заговоре с целью отделения народности мегрелов, к которой принадлежал Берия, от Советского Союза. А там, глядишь, обнаружилась бы связь с Еврейским Антифашистским Комитетом и «сионистским заговором» в МГБ. Кроме того, по линии его жены Нины, у Берии был родственник – Гегечкори, министр иностранных дел в меньшевистском правительстве Грузии – что позже, уже при Хрущеве, таки инкриминировалось ему как связь с иностранной разведкой. Да и племянник Лаврентия Павловича сотрудничал с немцами, будучи во время войны в плену. Но упрямые мегрелы ни в чем не признались.
Берия в свою очередь, искал слабые места в охране Сталина. Судоплатов-младший: «Отец… был очень обеспокоен кадровыми перестановками в МГБ… Одним из первых был подвергнут унижению генерал-лейтенант Власик, начальник кремлевской охраны. Сначала он был отправлен в Сибирь на должность начальника лагеря, но там его тайно арестовали… После ареста Власика немилосердно избивали и мучили. Его отчаянные письма к Сталину о невиновности остались без ответа… Власик оставался в заключении до амнистии, которая последовала в 1955 году» (140).
Сталину не хватило физических и интеллектуальных сил, чтобы завершить игру. Не будем забывать: это был уже старый и весьма больной человек. В октябре 1949 года Сталина настиг второй инсульт, сопровождавшийся потерей речи. Последующие годы он вынужден брать длительные отпуски и отправляться на юг (август-декабрь 1950, 9 августа 1951 – 12 февраля 1952). Его здоровье, несмотря на щадящий режим работы, не улучшалось. Он страдал от гипертонии, головокружения и одышки, часто простужался. Последний раз в Кремле Сталин был 17 февраля 1953 года. Из дневника приёмов было видно, сколько длился тогда его рабочий день: 30 минут на встречу индийской делегации, 15 минут на беседу с Берией, Булганиным и Маленковым. 45 минут. Всё.
Сталин ушел (или его «ушли») из жизни накануне решающей схватки с номенклатурой.
XII
Смерть Сталина развязала множество узлов, которые к тому времени оплели кремлевское руководство. Скорее всего, он готовил масштабную чистку среди соратников. Молотов о Сталине: «Все-таки у него была в конце жизни мания преследования. Да и не могла не быть. Это удел всех тех, кто там сидит подолгу» (141). Любопытна одна из черт психологического портрета диктатора – Сталин страшно не любил ворон, «считал слишком умными птицами, сравнивал их с людьми, одетыми в черное. Их истошные крики, как правило, выводили его из нормального состояния…» (142) Если диктатор на дух не переносил даже умных птиц, можно только догадываться о его накопившемся презрении к никчемным людям.
По высказываниям сотрудников охраны и его обслуги, Сталин не жаловался на недомогания, но сон у него был тяжелым, иногда он вскакивал с постели, дико кричал, но, успокоившись, вновь засыпал. Уж не являлись ли «мальчики ли кровавые» во сне кремлевскому горцу? Поводов для ночных кошмаров у Иосифа Виссарионовича действительно хватало, хотя масштаб репрессий после эпохи «великого террора» неуклонно уменьшался. В 1939–1943 годах – 39069 смертных приговоров «за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления»; в 1944-1948-м – 11282 (в 3,5 раза меньше, чем в предыдущем пятилетии); в 1949-1953-м – 3894 приговора (в 3 раза меньше предыдущего пятилетия и в 10 раз (!) меньше, чем в 1939-1943-м). Разумеется, даже и последняя цифра страшна: в среднем около 780 приговоренных к смерти за год, 65 человек в месяц! (143)
