После смерти Сталина Л. Берия спешно прекращал инициированные вождем дела – и локальные, направленные лично против него («мегрельское дело»), и имевшие широкий общественный резонанс («дело врачей»). Он явно стремился, как и в 1939 году, представить себя поборником справедливости и даже неким либералом. А. Судоплатов: «Берия приказал отцу и другим генералам проверить сфабрикованные обвинения по “сионистскому заговору”. Больше всего проверяющих, как рассказывал отец, поразило то, что Жемчужина, жена Молотова, якобы установила тайные контакты через Михоэлса и еврейских активистов со своим братом в Соединенных Штатах. Ее письмо к брату, датированное октябрем 1944 года, вообще к политике не имело никакого отношения. “Как офицер разведки, – вспоминал этот случай отец, – я тут же понял, что руководство разрешило ей написать это письмо, чтобы установить формальный тайный канал связи с американскими сионистскими организациями. Я не мог представить себе, что Жемчужина была способна написать подобное письмо без соответствующей санкции”» (144).
Дело по «сионистскому заговору» в органах безопасности было закрыто в середине мая 1953 года, когда освободили А. Свердлова, Я. Матусова и других ответственных работников МГБ
[93].
Внезапное прекращение дел некоторые из узников даже восприняли как провокацию госбезопасности, ведь в тюрьме они не знали о свершавшихся в стране переменах. «Начальник контрразведки Федотов, который “пересматривал” дело (бывшего замнаркома иностранных дел) Майского, посоветовал отцу пока с ним не встречаться.
“Павел Анатольевич, – сказал он ему доверительно, – с первой же моей встречи с ним, когда я официально ему объявил: “Вы находитесь в ведении начальника контрразведки генерала Федотова, которому поручено рассмотреть абсурдные обвинения, выдвинутые против вас, и обстоятельства вашего незаконного ареста”, он начал признаваться, что был японским шпионом, потом английским, а потом американским». Можно понять действия Майского, который был готов говорить что угодно, признавать свою вину во всех смертных грехах, лишь бы избежать избиений и пыток. Он отказывался верить, что Сталин умер и похоронен в Мавзолее; он говорил, что это очередная провокация… По приказу Берии его перевели из камеры в комнату отдыха. Там Майский смог увидеться с женой, там ему показали документальные кадры похорон Сталина»
[94] (145).
Волна шпиономании, поднятая властями, была настолько сильна, что продолжилась и после смерти Сталина. В этом смысле не случайно, что арестованный в июне 1953 года Берия был объявлен не кем-нибудь, а иностранным шпионом, агентом западных спецслужб.
– Не притворяйтесь! – грозно сказал Иван и почувствовал холод под ложечкой… – Вы не немец и не профессор! Вы – убийца и шпион!
Стоит обратить внимание на малоизвестный факт: среди генералов, арестовывавших Берию, был и заместитель начальника Главного политуправления Советской Армии и ВМФ Л. Брежнев, что говорит о его незаурядном личном мужестве. Смертный приговор Берии привели в исполнение в бункере штаба МВО, где и проходил скорый суд. С Берии сняли гимнастерку и привязали его к крюку. Главный обвинитель зачитал приговор. Не дав сказать Берии ни единого слова, генерал Батицкий расстрелял его из немецкого парабеллума в присутствии маршала Конева и других арестовывавших Лаврентия Павловича военных.
Дорога к власти Хрущеву была практически расчищена. В 1955 году единственный уцелевший в верховной власти троцкист стал новым вождем, и назревшие политические перемены не заставили себя долго ждать.
XIII
До сих пор самых главным вкладом Хрущева в историю СССР интеллигенция считает развенчание культа личности Сталина на ХХ съезде КПСС. Бытует мнение, что Никита Сергеевич являлся едва ли не демократом, и уж, во всяком случае, человеком, мечтавшим о демократических переменах.
Однако беспристрастный анализ показывает, что перемены осуществлялись не ради безмолвствовавшего народа, а в интересах самого правящего слоя. Внимательно прочитайте текст доклада Хрущева на закрытом заседании съезда – вы убедитесь, что речь там шла только о репрессиях Сталина в отношении номенклатуры. Судьба миллионов рядовых советских людей, пострадавших во время правления Сталина, явно не интересовала делегатов. Это не массовые репрессии, не жестокие репрессии, а необоснованные репрессии. Позже разоблачение сталинских преступлений на ХХII съезде также касалось только невинно осужденных членов партии.
Чтобы усилить впечатление на делегатов ХХ съезда, Н. Хрущев не погнушался и прямым подлогом. В феврале 1954 года Никите Сергеевичу была дана официальная справка за подписью Генерального прокурора СССР Р. Руденко, министра внутренних дел С. Круглова и министра юстиции СССР К. Горшенина, согласно которой с 1921 г. по 1 февраля 1954 г. за контрреволюционные преступления было осуждено 3 777 380 человек, в том числе к высшей мере наказания – 642 980. На 1 января 1953 г. в лагерях содержалось 1 727 970 заключенных, из них политические заключенные – 21 %, о чем Хрущеву также было сообщено докладной запиской
[95].
Однако Н. Хрущев безапелляционно заявляет в докладе: «Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 миллионов человек» (146). Таким образом, и в докладе ХХ съезду КПСС, и во множестве выступлений руководитель партии исказил истину сознательно. Но будем считать эту неправду «ложью во спасение», поскольку явной целью завышения цифр в 4–5 раз был шок для больной сталинизмом партии.
После ХХ съезда уже проводившуюся работу по реабилитации жертв политических репрессий резко ускоряют. В 1956 году в лагеря были направлены тройки, теперь уже для освобождения. Они обнаруживали в числе заключенных и таких, кто сидел за то, что покушался на жизнь Берии, расстрелянного двумя годами ранее. Сотни тысяч людей были освобождены немедленно. Даже возникла необходимость в дополнительных пассажирских поездах. Государство делало некие попытки загладить свою вину, например, предоставляя бывшим репрессированным жилье. Тот же Л. Гумилев жил в доме «эпохи реабилитанса», который был построен специально для реабилитированных. Однако разночтение цифр между официальной статистикой (засекреченной, впрочем) и обнародованных Н. Хрущевым, породили бесчисленное количество спекуляций на тему истинного количества пострадавших.
