— Ваш брат, — спросил я через какое-то время, — не спустится к обеду?
— Он предпочитает обедать у себя в комнате. Но я надеюсь, вечером мы увидим его.
Жильберта! Моя жена! У нее не было даже сил улыбнуться, она едва притрагивалась к кушаньям. Мне самому тоже не хотелось есть. Мы старательно избегали смотреть друг на друга. Я сказал, просто чтобы спасти положение:
— Вы, вероятно, знаете, что я очень много времени уделял игре на скрипке.
— Да, Франк упоминал об этом.
— Вас это обрадовало?
Франк молча расхаживал по столовой, ничто не ускользало от его бдительного ока.
— Я рада узнать, что вы наконец чем-то заинтересовались.
Это звучало не очень вдохновляюще. Кончиками пальцев я смахнул пыль с рукава, руки Жильберты едва заметно судорожно сжались. Она боялась. Я это остро почувствовал. Она боялась меня. Прежний де Баер слишком быстро возвращался к жизни у нее на глазах. Я заставил себя быть любезным и объяснил, что, хоть у меня почти не сохранилось воспоминаний о прежней жизни, я, как бы в компенсацию за это, помню все произведения, которые исполнял когда-то.
— Вы не откажетесь аккомпанировать мне?
— Попробую, — ответила она.
— Бах, держу пари?
Жильберта, потрясенная, медленно положила вилку на тарелку.
— Нет. Вы всегда утверждали, что Бах — старый зануда.
— Я? Я говорил так?.. Значит, я очень с тех пор переменился… Я обожаю Баха. Глубоко его почитаю.
— Вы его почитаете?
В голосе ее слышалось такое сомнение, что мне стало стыдно и за де Баера, и за себя. Я быстро вытер рот салфеткой и позвал Франка.
— Принесите мою скрипку, Франк, прошу вас.
— Мсье не будет десерта?
— Потом!… Принесите мою скрипку… Я жду, Франк!
Тон не допускал возражений. Франк повиновался.
Жильберта смотрела теперь на меня. С беспокойством? С удивлением? Или с интересом? Я не стал терять время на то, чтобы найти ответ на этот вопрос. Я торопился продемонстрировать ей, на что я способен. Доказать, что я человек, на которого она не имеет права смотреть свысока. Де Баер, я это чувствовал, поступил бы именно так. Франк, нахмурив брови, с осуждающим видом протянул мне скрипку. Я быстро настроил ее, потом поднялся с хорошо разыгранным равнодушием.
— «Чакона».
Я начал играть и сразу же понял, что я в ударе. Столовая не приглушала звук и в то же время не усиливала его чрезмерно. Скрипка обладала удивительно нежным голосом. Я прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться и как можно точнее, без ненужных эффектов показать всю утонченность и благородство этой жизнерадостной и в то же время серьезной музыки. Я полностью владел собой, как это порой бывает, когда понимаешь, что уже лучше тебе не сыграть, я старался не раскачиваться, не строить гримас, которые у людей наивных создают иллюзию, что перед ними виртуоз. Я играл строго и аскетично, обнаружив у этого незнакомого мне инструмента какое-то торжествующее звучание, которому давал иногда прорваться, словно искрящаяся радуга, вспыхивающая вдруг на хрустале. Боже мой, эта скрипка вознаграждала меня за все! Она возвращала мне чистоту. Мне отпускались все прегрешения, я никому больше не желал зла…
Я открыл глаза в то мгновение, когда в воздухе замер последний аккорд. Жильберта сидела, сложив руки и наклонив голову, она казалось выточенной из камня. Слева от меня, я чувствовал, застыл Франк. Бесконечно далеко, в той стороне, где была гостиная, скрипнул паркет. Мартин!.. Мартин спустился послушать меня… Жильберта вздохнула, как человек, пробуждающийся от глубокого сна. Я следил за ней с напряженным вниманием дуэлянта. Сейчас я должен был узнать. Я должен был уловить в ее зрачках отсвет правды… Она в растерянности посмотрела на Франка, потом перевела уже более твердый взгляд на меня. Грустная улыбка окончательно согнала с ее лица выражение тревоги, которое я заметил.
— Нет, — проговорила она. — Вы не так уж изменились.
Она поднялась, снова улыбнулась мне, улыбнулась подчёркнуто вежливо и вышла.
— Но… Что с ней? — спросил я. — Почему она ушла?
Франк взял у меня из рук скрипку и унес в гостиную.
Я ждал похвал, выражения симпатии, порыва, чего-то такого, что сразу разрушило бы эту мучительную скованность, разбило бы этот железный ошейник неловкости и страха, который душил меня. Ничего подобного. Я был жестоко обманут. Я по природе человек общительный. Мне необходимо немного человеческого тепла. Когда я играю, я невольно стараюсь подметить вокруг себя на лицах выражение умиротворенности и восхищения. Она же от моей музыки словно окаменела. Эта женщина не способна была чувствовать, любить всем сердцем. Она была жертвой? Полноте! Настоящей жертвой был де Баер. То есть я. Есть оскорбления, которые невозможно простить.
— Франк!
Он долго не возвращался, этот тип.
— Франк!.. В чем же дело? Что это значит?
Он был явно смущен, старался говорить уклончиво.
— Вы поторопились, — успокаивал он. — Слишком поторопились. Не знаю, согласится ли она теперь вам аккомпанировать. Она очень заурядная музыкантша. Вы таким образом унизили ее!
— Я… Я… Вы смеетесь надо мной!
На этот раз я не сдержался. Я отшвырнул ногой стул. Он с грохотом упал. Я прошел через столовую и взбежал по лестнице. Ни одной минуты не останусь больше здесь. Деньги… Деньги… Не такое уж они имели для меня значение, эти деньги. Я предпочитал быть бедным малым, к которому время от времени обращаются с ласковым словом, а не лакеем, которого наняли на время. Лили не была светской дамой, но у нее, по крайней мере, было врожденное уважение к таланту. Я стащил с верхней полки платяного шкафа чемодан. Оттуда посыпался на пол целый дождь счетов: счета из ресторанов, гостиниц. Счета из Рио-де-Жанейро, Мехико, Флоренции, Лозанны… Все причуды несчастного де Баера! Скорее все их раздоры! Каждый счет, должно быть, свидетельствовал об очередной ссоре, об очередной вспышке гнева, которую ему пришлось сдержать, об обманутом желании счастья. Как я жалел нас обоих, запихивая кое-как белье в чемодан! Я был так поглощен своей обидой, что не услышал, как отворилась дверь.
— Спокойнее, — сказал Франк.
Это был тот Франк, которого я видел в Париже — холодный, властный, подавлявший меня своим нечеловеческим взглядом.
— Сядьте, — приказал он.
Я сел. Он вывалил содержимое чемодана на кровать и аккуратно поставил его на прежнее место в шкафу. Потом остановился прямо передо мной.
— Мой милый Кристен, — сказал он, — выслушайте меня внимательно. Безусловно, вы свободны. Я не стану удерживать вас силой. Но не забывайте о взятых вами обязательствах. Вы поехали со мной по доброй воле, зная, о чем идет речь. Ведь вы не ожидали, что Жильберта бросится вам на шею? Не так ли? В чем же дело?.. Конфликт между де Баером и его женой вас не касается. Запомните это раз и навсегда.
