Итак, завтра мы переезжаем. Можно было бы дождаться конца месяца. Нет. Надо уезжать сегодня же. Нельзя упустить такую возможность, которая, как я полагаю, будет стоить нам бешеных денег. Я побывал вчера в этой новой квартире: две малюсенькие спальни, крохотная гостиная, кухонька, не больше сторожки, и ванная комната, где я с трудом помещаюсь. Но квартира очень нарядная, светлая, окна смотрят в парижское небо, и это вознаграждение за все. Седьмой этаж. За одной из стен скользит лифт. Слышны его приглушенные щелчки. К счастью, я люблю рельсы и все, что напоминает мне жизнь в поезде и на вокзалах. Я буду спать здесь.
— Тебе тут нравится, дорогой?
Как тут сказать «нет»?! И почему я должен говорить «нет»? Мне нравится! Здесь или еще где-то… А потом, тут есть телефон. Белый аппарат, совсем как те, что показывают в кино. Боше сразу оказывается совсем рядом. Я снимаю трубку и, чтобы обновить линию, сообщаю его секретарше мой новый адрес и номер телефона. Жильберта внимательно наблюдает за мной, словно я неосторожным движением собираюсь пустить в ход какую-то адскую машину. Затем мы едем взглянуть на небольшую рабочую студию, которую снял для нас Боше у Плейеля. У меня от радости перехватывает дыхание. Пюпитры, кипы партитур и что-то неповторимое в воздухе, на стенах, на стульях, какое-то особое присутствие музыки — все пьянило меня, доставляло тайное, глубокое, полнейшее удовольствие.
— Я устроюсь здесь, в углу около двери. Я не буду вам мешать, — сказала Жильберта.
Я подскочил. Я совсем забыл, что она собиралась…
— Это тебя не стеснит?
— Нет. Конечно нет.
Как сделать, чтобы она поняла, что музыканты, которые впервые играют вместе, подобны любовникам, которые впервые заключают друг друга в объятия. Свидетели превращаются в соглядатаев! Моя радость была испорчена на весь остаток дня.
4 сентября
Вот мы и поселились в нашей новой квартире. Право, мне приятно сознавать, что я «подключен» к внешнему миру. Это трудно объяснить. Здесь я чувствую себя вполне активным. Нужно договориться о встрече — достаточно телефонного звонка, и импульсы уже летят в разные стороны, бегут по дорогам, по проводам, передаются по радиоволнам. Я словно нахожусь у пульта управления. Париж — это тысячекратно отраженная сила. И в доказательство тому мне позвонила секретарша Боше: мои партнеры приезжают сегодня. Боше намерен устроить нам встречу и предлагает для этого ближайший вторник. Встреча состоится у него в шестнадцать часов. Ему необходима моя хорошая фотография, пока нас не сфотографируют группой. Он посылает мне взамен фотографии моих будущих коллег.
Таким образом, все устраивается очень быстро. Жильберта, подойдя ко мне, смотрит на меня с тревогой. Я смеюсь, вешая трубку.
— Все в порядке! Через три дня наш квартет уже будет существовать. А сейчас мы идем к фотографу.
— Зачем?
Я обнимаю ее за плечи, целую, осторожно встряхиваю.
— Проснись же, Жильберта. Зачем мне фотографироваться? Для рекламы, разумеется!
— Ясно, — почти злобно отвечает она. — И твоя фотография будет красоваться повсюду! Фото мисс Лазурный Берег!
— Но, успокойся, не на первой странице. Во всяком случае, не сразу. Я бы многое отдал, чтобы они повсюду «красовались», как ты говоришь!
Жильберта прижимается к моей груди.
— Прости меня, — шепчет она, — я бы тоже этого хотела, раз тебе это доставляет радость. Но меня беспокоит наглость газетчиков. Они начнут рыться в нашем грязном белье. Ты же их знаешь. От них ничто не ускользает…
— Мы придумаем себе биографию. Нарасскажем всякого.
Я увлекаю за собой Жильберту. Сейчас не время рассуждать. Сейчас надо наслаждаться радостью, что тебя зовут Кристен. Квартет Кристена. Афиши на Елисейских полях, у Дюрана, повсюду. Мы садимся в лифт. Мы стоим, тесно прижавшись друг к другу, в блестящей кабине, и пока мы спускаемся к жизни, к настоящей жизни, к яркому летнему солнцу, я касаюсь долгим поцелуем глаз Жильберты.
— Фотоателье «Аркур», само собой разумеется.
Жильберта на отвечает. Она покорно следует за мной.
Я думаю: не неврастения ли это? В «Свирели» она ни у кого не бывала, никого не принимала. Мне вспоминается ее смятение, ее холодность во время посещения Боше, а затем и адвокатши. Ее одновременно и притягивает, и отталкивает эта жизнь, которую я ей предлагаю. Но она полюбит ее, я уверен.
Мы выходим. Она с беспокойством оглядывается вокруг, словно порядочная женщина на пороге подозрительной гостиницы. Она бросает рассеянный взгляд на украшающие стены портреты; однако тут представлены все звезды кино, театра и эстрадной песни. Это музей Славы. В царственной тишине просторных залов, по которым мы медленно проходим (Жильберта при этом немного отстает, чтобы подчеркнуть, что здесь она не по своей воле), я отдаюсь сладостным ребяческим мечтам. Она доходит со мной до самой студии, где молодая женщина подготавливает осветительные приборы, регулирует свет. Я — скрипач? Сейчас мне дадут скрипку, это поможет найти нужную позу. Жильберта у дверей внимательно наблюдает, покусывая губы. Все это немного смешно, я знаю. Я бы предпочел быть один в эту минуту, когда послушно принимаю ту или иную позу…
— Теперь скрипку к плечу, опустите смычок на струны у колодочки. Прикройте глаза… Так… Неплохо.
Голос напрасно ждет одобрения Жильберты. Щелчок. Потом со скрипкой под мышкой, левая рука дирижирует невидимым оркестром. Щелчок.
— А теперь играйте, — приказывает наконец молодая женщина. — Не обращайте на меня внимания. Играйте что хотите.
Инструмент не слишком хорош, но у меня тут же исчезает всякая скованность. Я выбираю зовущую, опьяняющую, свободно льющуюся «Песню любви» Крейслера. Я мысленно посвящаю ее Жильберте, которая сидит, сжав колени, на краешке стула. В своем темном строгом костюме, с непроницаемым лицом, с глазами, устремленными в одну точку, она похожа на мою вдову. Молодая женщина ходит вокруг меня, стараясь создать портрет, который должен завтра же украсить тысячи программок. Забавно, как остро запечатлелись в моей памяти эти мгновения! Яркие осветительные лампы, нежная, исполненная муки музыка и расплывчатые очертания сидящей против света Жильберты, где-то вдали…
Потом мы покинули фотоателье. Мы долго шли в полном молчании. Я крепко держал Жильберту под руку, словно только что чуть не потерял ее. Мало-помалу между нами вновь установилось доверие, и мы принялись болтать, разглядывая витрины. Однако, я это совершенно ясно чувствовал, Жильберта не осмеливалась больше строить планы. Она, еще несколько дней назад желавшая купить буквально все, что видела, теперь указывала мне лишь на красивые безделушки. Я шагал рядом с ней, словно солдат, получивший увольнительную, и через час мы возвратились домой. Меня ждал конверт. Фотографии, обещанные Боше… Я с первого же взгляда узнал Дютуа. Он не постарел или скорее дал фотографию, сделанную в молодости.
— Покажи мне! — сказала Жильберта.
