— Нет, не вопреки, — сказала Ева, — а ради него… Ради его же счастья.
— Даже если ты его потеряешь?
— Ради того, чтобы его потерять.
— А взамен ты требуешь покорности. И поскольку твой муж отказался подчиняться, ты его бросила.
— Он никогда во мне не нуждался.
— А я в тебе нуждаюсь?
— Да.
— А вдруг ты ошибаешься? Может, ты мне не нужна.
Они оба почувствовали, что блаженный покой сейчас покинет их, и умолкли. Почему вокруг их счастья всегда рыскала ненависть?
— Я тебе нужна, — сказала Ева, — для страданий. А потом в один прекрасный день ты перестанешь меня любить. Станешь мужчиной. Хозяином самому себе. Будешь творить в одиночестве, как все настоящие самцы.
— Но я не хочу страдать, — сказал он.
Он тоже задумался, не решаясь выразить свои самые сокровенные мысли.
— Я не хочу, чтобы ты обращалась со мной как с ребенком, — продолжал он. — Меня тошнит от твоей опытности… Она меня уничтожает. Разрушает. Я уже не Жан Лепра. Я просто очередной мужик в твоей постели. И ты думаешь, я могу принять это одиночество?
Она приблизилась к нему, обвила его своим телом, и это была сейчас единственная правда, в которую он верил. Любовь вела их к искренности, а искренность возвращала к любви. День, разлучив их, даст ядовитый ответ на все вопросы, которые они задавали себе ночью в любовном угаре. Так они и лежали, щека к щеке, в теплом гнездышке сплетенных тел.
— Давай жить вместе, — предложил Лепра. — Бросай Фожера.
— Ты слишком молод, Жанно.
— Что тебя держит возле него? Деньги? Ты богата. Слава? Ты звезда. Любовь? Ты его ненавидишь. Так что? Я молод, но и ты не старуха.
— Если я уйду от него, получится, что я взяла всю вину на себя. А этому не бывать, уж извини.
— Вот увидишь, гордыня тебя погубит.
— А иначе я превращусь в его рабыню.
— Но сейчас-то речь идет обо мне… о нас.
— Нет, поверь мне, это невозможно. Во-первых, он способен на все.
— Ну! — сказал Лепра. — Способен на все… не надо преувеличивать. Он знает о наших отношениях, но, по- моему, это не особенно его и волнует.
— Ты его не знаешь. Он страдает… Да, если говорить о мужчинах, у меня были увлечения. Ты еще не вошел тогда в мою жизнь, миленький. Перед тобой я чиста… Он закрывал глаза на мои загулы. Фожер прекрасно понимал, что он сильнее, что я всегда к нему вернусь. Но на сей раз он чувствует, что это серьезно. Вот и страдает… и может разозлиться.
— Разозлиться! — воскликнул Лепра.
— Да, на свой манер, то есть не в открытую. Ты принимаешь его за этакого добродушного толстяка. А он, напротив… сложный, подозрительный, недоверчивый. Обожает интриги. Чтобы добиться преимущества, он может месяцами строить козни. Мы из породы нетерпеливых, особенно ты. А он никогда не торопится. В этом его сила.
— Послушай… — сказал Лепра.
Поднялся ветер. Глухо ворчало море. Листья скользили по посыпанной гравием аллее, и тихо шуршал плющ, обвивающий стены. Лепра протянул руку к ночнику и повернул к себе будильник со светящимся циферблатом. Четверть третьего.
— Мне показалось… — начал он.
— Это ветер, — сказала Ева и тут же вернулась к занимавшим ее мыслям: — Нам нечего его бояться, я не про то… Но лучше бы его не провоцировать.
— Знаешь, я ему когда-нибудь врежу, ей-богу.
Она, смеясь, пощупала мускулистую руку своего любовника, они расхохотались и еще теснее прижались друг к другу.
— Повредишь себе руки, — сказала она. — А я этого не хочу. Они так прекрасны… Скажи… а если бы тебе предложили сыграть на одном праздничном вечере?
— Я бы отказался.
— Да нет же, дурачок. Такой шанс грех упускать… Жан, серьезно, я собираюсь сделать тебе одно предложение... Я не хотела тебе говорить об этом, ну, да ладно… Так вот: через три недели ты играешь в гала-концерте на радио. Я обещала.
Ева ждала. Она дотронулась кончиками пальцев до его груди, может быть, чтобы ощутить рождающееся в нем волнение. Лепра отодвинулся от нее, как будто ему было слишком жарко, и бесшумно встал.
— Ты куда?
— Попить… Такая новость… Я как-то не ожидал…
Он пытался казаться радостным. Но впал в ярость.
Внезапно. Сохраняя при этом хладнокровие. Ярость придавала почти болезненное ускорение его мыслям. Играть на гала-концерте, между клоуном и пародистом. Она пообещала. Он, конечно, всего лишь дебютант. У него нет права даже на свое собственное мнение.
— И что же я буду играть? — спросил он издалека.
— Что хочешь. Шопена, Листа… Главное, чтобы это было доступно публике.
Он молча стал собирать с пола одежду. Внезапно Ева зажгла верхний свет.
— Жан… Что с тобой?
Скрывшись в ванной, он не отвечал. Если он пойдет сейчас на разговор с ней, то — слово за слово — они обязательно поссорятся. Ева обожала ссоры, ей доставляло удовольствие анализировать доводы противника, доказывать ему, как они мелочны и ничтожны. Она могла вывести на чистую воду любого. А Лепра не собирался публично каяться.
— Жан! — позвала она. — Жан! Ты же не откажешься? Мне стоило такого труда уговорить Маскере!
«Ну, естественно, — подумал он. — Этот тоже ни в чем не может ей отказать. Ладно, беру пиджак — и привет. Играть перед сборищем сытых кретинов, пожирающих сандвичи и печенье! Нет, всему есть предел».
Ева замолчала. Уже обиделась.
Лепра рывком открыл дверь.
— Послушай…
Но Ева не смотрела на него. Она уставилась на что-то в глубине комнаты. Лепра проследил за ее взглядом. На пороге, сунув руки в карманы плаща, стоял Фожер.
— Прошу прощения, — очень спокойно сказал он. — Я могу войти?
Он вытащил носовой платок, вытер лоб, потом губы.
— Очень сожалею, что мне пришлось прервать вашу беседу. Ты ищешь свой галстук, малыш? Вот он.
Он подобрал с пола галстук и кинул Лепра, но тот не поднял его.
— Что вам надо? — спросила Ева.
— Мне… да ничего, — сказал Фожер тем же ровным голосом. — Я пришел к себе домой. Полагаю, я имею право. Предположим, я устал. Просто перепил.
И он непринужденно усмехнулся. Все это его очень забавляло.
— Вы простудитесь, детка, — заметил он весело. — Мне кажется, вы слишком легко одеты.
Он не спеша подошел к окну и закрыл его. Ева воспользовалась этим, чтобы встать и накинуть халат.
— Иди сюда, — сказала она Лепра. — Раз уж он сам хочет, поговорим.
Фожер, стоя спиной к окну, пристально смотрел на них. Глаза под тяжелыми веками были почти неразличимы.
