Чувствовалось, что он растерян, возбужден, даже как-то неестественно весел. Он указал на письменный стол, там лежал пакет, обрывки веревки и свернутый лист нотной бумаги.
— Я получил это с четырехчасовой почтой, — сказал он. — Просто невероятно!
Он нацепил массивные очки в черепаховой оправе, почти полностью скрывавшие его лицо, и развернул листок.
— Это песня, — сказал он. — А ее автор… впрочем, нет… смотрите сами.
Он протянул Еве партитуру и из вежливости обратился к Лепра:
— Тут столько поэзии, профессионализма, такое мастерство… Слова донельзя простые, и однако… А название: «С сердцем не в ладу». Это понятно каждой женщине, каждому мужчине: «С сердцем не в ладу». В нее сразу влюбляешься, стоит только услышать…
Он наблюдал за Евой краешком глаза, ожидая движения, вздоха. Ева протянула листок Лепра.
— Это последняя песня моего мужа, — сказала она.
Лепра узнал крупный небрежный почерк Фожера — не было необходимости читать партитуру. Это была та же песня. Фожер решил послать Мелио не пластинку, а рукопись с текстом трех куплетов.
— Можете представить себе мое изумление, когда я распечатал пакет, — сказал Мелио. — Это было так неожиданно…
Лепра положил листок на стол. Мелио смотрел на Еву. Лепра, не говоря ни слова, перевернул пакет. Такой же точно, и цвета того же. Адрес написан печатными буквами. То же почтовое отделение. Лепра вновь сел, делая вид, что слушает Мелио.
— Что вы думаете об этой песне, господин Лепра?
— Замечательная песня.
— Замечательная! Да это лучшая его песня, понимаете?! Невероятно! У нее будет оглушительный успех, можете мне поверить.
— Нет, — сказала Ева, — у нее не будет оглушительного успеха, потому что вы ее не выпустите в свет.
— Я не…
Мелио снял очки, нервно протер стекла уголком носового платка. Он взглянул на Еву с какой-то злостью.
— Знаете, моя дорогая, я что-то не вполне понимаю…
— Я полагаю, — резко сказала Ева, — вы не собираетесь извлечь выгоду из смерти моего мужа?
— Извлечь выгоду? — воскликнул Мелио. — Извлечь выгоду! При чем тут это! Наоборот. Это станет данью его памяти. Он вложил в эту песню лучшее, что в нем было. У меня нет никакого права… Нет, эта песня уже принадлежит публике.
— Подумайте все-таки.
— Я уже подумал.
Ева силилась сохранить хладнокровие, но на ее лице так ясно читались презрение и ненависть, что Лепра, опасаясь взрыва, поспешил сменить тему.
— Господин Мелио, — сказал он, — вы знаете, кто прислал вам этот пакет?
Мелио недобро взглянул на него.
— Нет, не знаю. Сначала я подумал, что послала сама мадам Фожер. Но поскольку она мне ничего не сказала… А потом, какая разница? Главное, что его песня у меня. Может, это Брунштейн или другой приятель Фожера…
Он сел за стол, скрестил руки и снова превратился в наводящего страх делового человека.
— Мадам, я был лучшим другом вашего мужа и остаюсь его издателем. У меня есть контракт, дающий мне права на все его произведения. Я имею права и на эту песню тоже. Как друг, я обязан ее издать. Поставьте себя на мое место… Давайте отрешимся на минуту от наших чувств… Дайте мне договорить… Есть ли причина, серьезная причина, которая помешает мне выпустить эту песню?.. Я согласен, что трагическая смерть Фожера тоже внесет свой вклад в этот успех. Такова уж публика. Я тут не властен. Но я готов отречься от всех своих прав, если вы считаете, что я хочу нажиться на смерти вашего мужа.
Он ждал ответа, возражения, потом покачал головой:
— Допустим, что Фожер жив… Он посылает мне песню. Я ее издаю, вы исполняете ее. Да, а что вы хотите, такова наша профессия. Он пишет песни, я их издаю, вы поете. Вы сами, кстати, утром сказали мне, что хотите петь, и вы правы.
— Я не буду больше петь, — сказала Ева.
Лепра понял, что она приняла это решение внезапно, чтобы досадить Мелио. И это решение она уже не переменит. Мелио, наверное, подумал то же самое, ибо умоляюще протянул к ней руки.
— Не отказывайте вашему мужу в этой последней радости. Я не прошу вас исполнять ее на сцене. То, что я прошу, гораздо легче: запишите ее на пластинку.
— Нет.
— Вы внимательно посмотрели ее? Чувствуете, насколько она согласуется с вашим темпераментом? Песня написана специально для вас.
Мелио с завидной легкостью подбежал к роялю и сыграл первые такты. Потом повернулся к ним вполоборота и подбородком указал на партитуру.
— Следите… следите…
Они слушали с особым вниманием, припоминая слова, которые прочли только что, и все глубже проникали в их смысл, по мере того как мелодия под пальцами Мелио становилась все трогательнее. «С сердцем не в ладу» — теперь рефрен звучал упреком, почти обвинением. А Мелио, не сознавая, какую боль он им причиняет, желая подчеркнуть прелесть этой песни, восторженно повторял пассажи, наполненные особой нежностью, доходя иногда до еле слышных аккордов и бросая время от времени через плечо:
— Ну что, красиво? Я предрекаю вам триумф… Бедный Фожер! Как он был бы счастлив!
Он опустил руки и взволнованно обернулся. к ним.
— Так как же?
— Нет, — жестко сказала Ева.
— Господин Лепра, — взмолился Мелио, — скажите что-нибудь. Может, вам больше повезет.
— Я отвечаю за свои решения! — отрезала Ева.
— Ладно, — сказал Мелио. — Значит, я отдам ее кому-нибудь другому.
Ева презрительно усмехнулась:
— Славно сказано. Покончим с этим… Вы имеете в виду Флоранс Брунштейн, не так ли?
Мелио взглянул на Лепра, словно призывая его в свидетели.
— Может быть, и Флоранс.
Ева взяла сумку, перчатки и встала.
— Ей-то все едино, но вас, господин Мелио, я считала деликатным человеком.
— Вы пожалеете об этих словах, мадам, — сказал Мелио.
Ева пересекла кабинет и остановилась возле двери. Лепра последовал за ней.
— Вы, разумеется, собираетесь выпустить песню как можно скорее?
— Я подпишу контракт завтра. Ее исполнят на гала-вечере на радио. Я ничего не упущу, чтобы обеспечить успех.
Ева вышла с окаменевшим лицом, побледневшими губами. Мелио удержал Лепра за рукав.
— Я крайне огорчен, — выдохнул он. — Попробуйте что-нибудь сделать. — И он закрыл за ними дверь, тихо, словно возвращался в комнату больного.
Она остановилась на улице Камбон, спиной к витринам. Лепра, шедший сзади, тщетно пытался найти какие-то слова утешения. Ему передавались ярость и тревога Евы, он чувствовал себя усталым, износившимся, старым и никчемным. Когда-то, играя в пивных, он был счастливее, пусть у него и не было никакой надежды прорваться. Он ничего не ждал тогда. Радовался любой ерунде — прогулкам, встречам, любил сыграть для себя, просто так, пассаж из Моцарта. Он жаждал большой любви. И получил ее!
