— Это правда, — призналась Ева.
— Так в чем дело?
Она потянула его в глубь аллеи, тянувшейся вдоль старых крепостных стен. Стемнело. Вдалеке за деревьями Париж освещал небо гигантскими розовыми отблесками.
— Мы должны были все рассказать Мелио, — сказала она. — Он наверняка заметил, что я не очень-то удивилась. Старый лис.
— Не мог же я сказать ему, что разбил пластинку.
— Мы солгали, и теперь одна ложь тянет за собой другую. Одному Богу известно, куда это нас заведет. Вот что меня мучит. Впервые в жизни я оказалась в такой двусмысленной ситуации.
Лепра положил руку ей на плечо.
— Мы поступили неправильно?
— Не знаю, — прошептала Ева. — Иногда мне кажется, что мы должны были все рассказать.
— Мы растерялись.
— Мы, может, и сейчас еще не пришли в себя.
Они удалялись от освещенных улиц, медленно погружаясь во мрак стволов и ветвей. Ева правильно выбрала место — здесь они были вдалеке от Фожера, от Мелио и так близко друг к другу, что даже думали об одном и том же. Лепра внезапно понял, зачем Ева придумывала эти вылазки, всегда застигавшие его врасплох. Чтобы заставить его высказаться, открыться, рассказать обо всем, что у него на душе, освободиться от душивших его сомнений. И он заговорил:
— Я убил его ради тебя. Сколько можно жить втроем? Это было унизительно для всех нас. Теперь мы с тобой должны защищаться. Возникают новые проблемы. Но мне кажется, я стал тебе ближе… Ева, пойми, пожалуйста, я хочу только одного: жить с тобой. Я буду делать все, что ты захочешь. Давать концерты, если ты так настаиваешь. Пожалуйста, ради тебя я постараюсь воспринять честолюбие такого толка. Но подумай немножко и обо мне.
— Я только о тебе и думаю, Жанно.
— Не так, как я бы хотел. Не. вполне… как бы это сказать… не безраздельно… я владею твоим телом, да, но не твоими мыслями… Понимаешь?
— В общем, ты хочешь нездешней страсти и страданий.
— Не смейся, я серьезно.
— Можно смеяться и оставаться серьезным, — сказала Ева, обняв его за талию. — Вот вам, пожалуйста, предел мечтаний всех влюбленных — держать в плену любимую женщину. А? Ты бы хотел меня породить заново. Чтобы я была твоей плотью, кровью и духом. Что-бы я восхищалась тобой. Уважала тебя. Чтобы я была живой похвалой тебе. Ты мой маленький. В молодости я тоже предавалась таким нелепым грезам.
— Это не так уж нелепо.
Они замолчали, потому что заметили вдруг парочку, почти невидимую на фоне деревьев. Ева обернулась и прыснула.
— Знаешь, в общем-то, любовь — глупая штука. Особенно когда она становится обыденностью. Видишь, я не сержусь, что мне пришлось за тебя сражаться. У нас трудное будущее, но тем лучше.
— Ну-ну, — воспротивился Лепра, — это я за тебя сражаюсь.
— Давай разберемся, — не соглашалась Ева. — Разумеется, я отказала Мелио, чтобы ему досадить, это прежде всего. Кроме того, я просто не в состоянии исполнить эту песню. Но есть и другое — я отказалась, думая о тебе. Я сказала себе, что мне представляется удобный случай сделать некоторую передышку и заняться твоей карьерой. Сам по себе успех не приходит. Тут дело не столько в таланте, сколько в поддержке, в рекламе… И в то же время, если я уйду, со сцены, я выбью из колеи всех этих Мелио, Брунштейнов и Маскере. Они же злятся, считают меня ничтожной певичкой. Это лучший способ защитить тебя.
— Об этом я не подумал, — признался Лепра.
Они перешли широкую улицу, уходившую куда-то далеко, в ночь… Мимо проехали двое на велосипедах.
— Помнишь слова на пластинке? — спросил Лепра. — Тебе не кажется, что в них звучит угроза? «Берегись…» — это он обращается к тебе. Предположим, Мелио получил такую же пластинку. Если ты откажешься петь, попадешь под подозрение. Тебе придется исполнить эту песню, милая. Займешься мной попозже. Время есть, Я даже не уверен, что мечтаю о карьере виртуоза. Сначала ты.
Они оба пытались завладеть друг другом под предлогом нежной заботы и понимали это. Но никогда раньше они так не любили друг друга.
— Поцелуй меня, — прошептала Ева.
Они стояли в самом центре небольшой поляны и вызывающе долго не размыкали объятий.
— Черт с ними, а? — предложила Ева. — Черт с ними со всеми.
— Черт с ними! — повторил Лепра.
Они искренне рассмеялись и пошли, держась за руки, словно деревенские молодожены. Теперь их игра состояла в том, чтобы, не дай Бог, не обнаружить своих тайных мыслей. Они вышли на улицу, к сверкающей огнями станции метро.
— Последний отель с левой стороны, — сказала Ева. — Предупреждаю тебя, репутация у него не безупречная. Но зато чисто.
Странная женщина — для нее нравственность сводилась к чистоте.
Лепра щедро дал на чай, чтобы не указывать на карточке фамилию своей спутницы, и они отправились в кафе поужинать. Там резались в карты, утопая в дыму «Голуаз».
— И что тебя сюда тянет? — сказал Лепра. — Никак не пойму.
— Я тоже не понимаю, — сказала Ева. — Это очень сложно. Мой муж тоже не понимал. Извини. Я заговорила о нем только потому, что он, возможно, как никто другой, способен был ощутить это. Но я часто думаю: может, просто-напросто мужчины недостаточно умны?
К ним устало подошел лысый официант.
— И все-таки, — сказал Лепра, — мне кажется, есть какое-то объяснение. Тут движение, жизнь, шум…
— Не в этом дело…
— Смена обстановки.
— Нет, тут другое… Эти люди играют в карты, пытаются обрести свое маленькое счастье… Я чувствую, чего им не хватает, ради чего они собираются вместе. И мне кажется, что я могу дать им это. Они как заблудившиеся дети.
— Значит, я прав, что хочу писать песни?
— Этого недостаточно.
Ева почти не ела, только пила и все время курила. Ее взгляд перебегал от игровых автоматов к игрокам в белот.
— Нет, этого недостаточно, — продолжала она. — Спеть для них — это уже что-то. Надо бы сделать нечто большее… не знаю что. Принести что-то вроде жертвы… но не вынужденную жертву…
К ним подошел клошар, продающий арахис. Ева купила два пакетика, очистила несколько орешков и положила их в рот.
— В общем, — тревожно подытожил Лепра, — мужчины тебе недостаточно.
Они снова увязли в бесплодном споре, длившемся уже более полугода. Но Лепра не забывал, что убил Фожера, может быть, потому, что Ева никогда не отвечала толком на его вопросы. Он упрямо настаивал:
— Ты бы хотела любить всех мужчин в одном, и чтобы этот человек был бесконечно изменчив. Тебе следовало бы выйти замуж именно за такого.
Она сняла очки и посмотрела на Лепра почти с материнской нежностью.
